Des ailes! des ailes! des ailes!

Comme dans le chant de Ruckert,

Pour voler là-bas, avec elles.

Au soleil d’or, au printemps vert!


(Th.Gautier, Ce que disent les hirondelles)


Этой характеристикой мы и руководствовались при составлении данной антологии. Гражданином какой конкретно европейской державы или жителем какого города/поселения являлся тот или иной выбранный нами поэт является для нас второстепенным и малосущественным, ведь на нашей поэтической карте поют свои сны без начала и без конца лишь волны предвечного Океана, а поэтов в таком случае лучше было бы сравнить, забыв на время о Жреце озера Неми, не с городами и горами Р. Рождественского, а с мореплавателями О. Мандельштама, бросившими, каждый в свой роковой час, запечатленные для будущих поколений бутылки. Кстати сказать, то стихотворение Боратынского, о котором говорит Мандельштам, сравнивая поэтов с мореплавателями, вполне могло бы послужить эпиграфом к нашей антологии. Но мы приведем это стихотворение здесь, дабы избежать излишних кривотолков относительно масштабов дарований избранных нами западноевропейских поэтов:


Мой дар убог, и голос мой не громок,

Но я живу, и на земли мое

Кому-нибудь любезно бытие:

Его найдет далекий мой потомок

В моих стихах; как знать? душа моя

Окажется с душой его в сношеньи,

И как нашел я друга в поколеньи,

Читателя найду в потомстве я.

<1828>


Мандельштам подметил ещё одну очень важную вещь: «чувство провиденциального», которое охватывает «нашедшего бутылку»:


«Читая стихотворение Боратынского, я испытываю то же самое чувство, как если бы в мои руки попала такая бутылка. Океан всей своей огромной стихией пришел ей на помощь, – и помог исполнить её предназначение, и чувство провиденциального охватывает нашедшего.»5


Действительно: не раз и не два отмечали мы присутствие того же самого – «провиденциального» – если не чувства, то, скорее, невидимого собеседника, из глубины лет/веков мгновенно приблизившегося к нам и почти воплотившегося. И было действительно чувство – того, что это приближение есть и как бы изволение свыше – услышать свой голос воплощенным в другом языке! Так постепенно сложилась – со-изволилась – эта книга.

Е.Ш.
Декабрь 2020

Из французской и бельгийской поэзии

Шарль Юбер Мильвуа / Charles Hubert Millevoye (1782 —1816)

Падение листьев

(Из Мильвуа)

Всю землю выжелтила осень
Листвой опавшею в лесах.
Умолк сладкоголосый птах:
Меж голых веток – неба просинь.
Долины житель умирал,
Цвет юности едва завидев,
В дубраве сумрачной вздыхал,
Жестокий рок возненавидев:
«Прощайте, милые дубы.
Уж нету сил… я умираю.
Как лист валящийся – судьбы
Печальный знак – конец свой знаю.»
Оракул грозный возгласил:
«В последний раз пред ним желтеет
Листва: страдальца час пробил,
Вокруг могильный мрак густеет.
Угасший огнь вновь не взыграет,
Увянет юность – так в лугах
Трава нескошенная вянет;
Так от мороза погибает
Лоза на брошенных холмах.»
«Я умираю! Хлад могилы
Лица коснулся моего.
Весна, расцветшая вполсилы,
Зимой вернулась для чего,
Куст чахлый разом уничтожив?
Осталось несколько цветов —
Они не принесут плодов,
Убранство гроба приумножив!
Слетай, слетай, последний лист!
Под ветра ледяного свист
Укрой на время путь печальный
От взора матери моей,
Чтобы не знать до срока ей,
Где сына ждёт приют прощальный.
Но если на закате дня
Придёт оплакивать меня
Моя любовь, вуалью чёрной
Мадонны бледный лик укрыв,
Разбудит тень мою порыв
Пускай – листвы неугомонной.»
Назавтре, к ночи, отлетела
Его бессмертная душа.
Туда, где сына лишь могила,
Мать каждый вечер не спеша,
Шла, палою листвой шурша…
Любимая не приходила.
Œuvres complètes de Millevoye, Texte établi par de Pongerville, Librairie de Ladrange, 1837 (Tome premier, p. 30—34).