– А… Ну так что?

– Да, конечно, – Элис развела руками в сторон, – почему нет!?

– Правда? – как-то даже растерялся Элис, – отлично, просто супер. Ну, я пошел.

– Давай, – с улыбкой проговорила Элис.

– Тогда… Может в пятницу в шесть?

Элис уже начала спускаться по ступенькам в метро.

– Лучше в субботу, в четыре!

Малькольм показал рукой жест «класс».

– Договорились!

Ну вот, наконец-то. Наконец-то они договорились.

По возвращению домой, Элис приняла ванную с обильным слоем пены и, как бы невзначай, снова стала прислушиваться к своим мыслям, затем, откидывая голову назад, на зеленую мочалку, она спросила:

– Ты еще здесь?

– Что значит «еще», я здесь всегда была, я есть и я буду, в отличии от тебя, – даже слегка возмущённо ответила я; похоже я начала перенимать ее чувствительный повседневный тон.

Элис убрала пену с лица.

– Что это значит?

– Это значит, что когда ты умрешь, через несколько десятков лет, в своей счастливой старости, то я останусь жизнь, но уже не в тебе, и уже не тобой, а как бы это сказать… Я продолжу нашу жизнь, но уже за пределами этой оболочки.

Судя по всему, мои слова как-то иначе повлияли на Элис, что сразу же после них, она встала из ванной, завернулась синим полотенцем, белым обернула себе голову и в тапочках вышла за дверь квартиры, заперев ее ключом на один оборот и постучалась в квартиру напротив.

Через несколько секунду дверь открыл Малькольм в серой футболке и бежевых домашних штанах. Элис подняла руку наверх, показывая пустую сахарницу, хорошо, что она была пластмассовая.

– У меня закончился сахар, – проговорила она.

Малькольм не сразу сообразил, что девушке нужно его предложить, а когда обрёл дар речи, то предложил ей войти.

Переступив порог дома, Элис спросила:

– Ты сейчас здесь один?

– Ну да, конечно один, а кто же еще здесь может быть?

Тогда Элис откинула в сторону сахарницу, сняла полотенце с головы и скинула вниз синее полотенце с тела, одновременно прильнув в объятия Малькольма.

Первый раз за последние четыре года Элис оказалась в объятиях мужчины, которого совсем не знала. Малькольм же не стал перечить или как рыцарь в боевых доспехах отговаривать Элис от ее желания и поступка; он и сам давно не пробовал на вкус тело женщины, в то время как о теле Элис думал постоянно. Он замечал буквально все: изгибы ее шеи, во время того, когда она поворачивалась к кнопкам лифта, чтобы нажать одну из них, или когда поднимала руку наверх, чтобы остановить такси, или накидывала сверху на свою голову пакет, чтобы не намокнуть через чур под дождем, в то время как белая майка, джинсы и стопы ног в открытых туфлях уже были полностью вымокшими; он смотрела на нее и умилялся.

Элис и Малькольм проснулись в одной постели через несколько часов. Элис посмотрела на Малькольма и громко рассмеявшись, натянула на себя одеяло.

– Что? Что тут такого смешного? – тоже улыбаясь проговорил Малькольм.

– Дети! – раздался женский голос за дверью, – я сделала вам омлет!

Элис резко вылезла из под одеяла.

– Какого черта, кто это!?

– Похоже… Это моя мама…

– Что? Что!? Но… Но… Что она здесь делает?

– Я не знаю, спроси у нее! Она… иногда заходит.. Откуда мне было знать, что она зайдёт именно сегодня.

Элис, почувствовав свое напряжение, начала тихонько хихикать.

– Что? Что с тобой такое?

Эли повернулась лицом к подушке и уткнувшись в нее, начала смеяться еще громче.

Малькольм откинулся на спинку кровати и смотрел на Элис.

– Ты очень странная девушка, Элис Купер. Тебе кто-нибудь говорил об этом?

Элис вытащила свою голову из под подушки и облокотилась на Малькольма.

– Да не важно..

– Не важно что именно? То, что ты странная или то, что моя мама готовит нам омлет?