– Ну что, Паша, обмоем нашу новую жизнь. Пал «Пилюлькин», не устоял перед моим обаянием и жизненным опытом, – гордо потряс Гриня медкнижкой. – На целый год эта новая жизнь. Ни докторов тебе, ни таблеток. Не робей! – приободрил он, заметив, что Паша сконфуженно отнекивается. – Деньги есть! А пока деньги ляжку жгут – океаны подождут…

Отмечать событие вышли на волжский берег, закатанный в бетон.

– Лейтенант Мелешенко! – вдруг осклабился Гриня, увидев сидящего в гордом одиночестве паренька с бутылкой водки в руке. – Какими судьбами?

– Кочерга из дому выгнала, – буднично пояснил «лейтенант», в очередной раз «поцеловав» бутылку.

– Кочерга – это его жена, – пояснил Гриня. – Зверь баба!

– Сынок, до чего ж ты дошел. Неужели денег на хлебушек нет? – подскочила к Мелешенко невесть откуда взявшаяся бабка. – Гляжу на тебя, и сердце разрывается: тоскуешь в одиночестве и воду голимую пьешь. На-ка вот, тебе пирожков принесла, поешь. А вы, алкоголики, валите отсюда, пока милицию не вызвала!

Мелешенко, как сидел – так и застыл в позе роденовского «Мыслителя». Словно дар речи потерял.

– Ну чего ты раскричалась, старая! – впрягся Гриня. – Это ж сын мой, целый день по городу разыскиваю с младшим, – он указал на Пашку. – Давай свои пирожки, а мы уж тут, по-семейному, сами разберемся…

Недоверчиво зыркнув на Гриню, ворча и постоянно оглядываясь, бабка все же ушла.

– Вот так и обретают детей своих, – сострил Пашка и, не выдержав, расхохотался. – Давай, «многодетный», наливай!

– Ну, что, родственники, вздрогнем под домашнюю снедь?! – картинно растопырил пальцы Гриня.

– Другого выхода просто нет, – вышел из оцепенения Мелешенко.

– Кто знает стихи, прочитайте, – попросил Гриня. – Я их просто обожаю…

Пашка прочитал стих Глеба Горбовского «На танцах», от которого Гриня пришел в неописуемый восторг. Под него и выпили.

– Вот это класс! – не переставал восторгаться Горбовским Гриня. – Как это у него: «Офицерик твой – мышь полевая, спинку серую выгнул дугой..». Просто потрясающе! Да не тебя я имел в виду, «лейтенант», – дружески хлопнул он было встрепенувшегося Мелешенко. Это ж поэзия! А я ни одного стиха, к сожалению, не знаю. Кроме вот этого…

Проникновенно глядя в охваченное закатом вечернее небо и, пафосно отклонив мизинец на руке держащий стакан, Гриня продекламировал:

«Подруга дней моих суровых. Голубка дряхлая моя!..»

– Вот они, алкаши поганые. До сих пор сидят здесь! – положила конец «творческому» вечеру неожиданно выпорхнувшая из-за угла «сердобольная» бабка, за которой шагали два милиционера.

– Накаркал! – обреченно уронив голову на грудь, прошептал Мелешенко…

Разбор залетов состоялся сразу по приходу Паши из рейса. Набрав плавательский ценз, он получил рабочий диплом и сидел в ожидании своей участи в отделе кадров.

– Обалдеть! – пожаловался своему коллеге зашедший в кабинет Андрюша Гонзелко11. – Ты помнишь, мы посылали в Пирсагат12, на «СЛВ»13, капитана?

– Это бывшего попа, что ли?

– Ну, да. Который недоучился в духовной семинарии. Мы ему тогда еще наставления давали, предупреждали, чтобы был осторожен. Мол, там не экипаж, а пиратское осиное гнездо.

– Ну, и…

– На, почитай, – протянул телефонограмму Андрюша.

– Ваше задание выполнено. Осиное гнездо ликвидировано, – вслух прочитал зам. – Слушай, он, что там совсем с ума спятил? Как это понимать?

– А понимай, как хочешь. Мол, ликвидировал этих сволочей и все! А тут еще этот, – Андрюша кивнул в сторону Пашки. – Молодой специалист. Не успел и рейса сделать, как в милицию залетел. Компания у него я тебе скажу – офигенная. Нарочно не подберешь… Ну, рассказывай, как дело было, – обратился Гонзелко к Пашке.