– Ну, мы-то завтра с утречка пораньше уйдем, – сказал Рух. – Вы с нами, надеюсь?

– И бросить все? – удивился граф. – Нет, я, пожалуй, останусь, не по чину мне улепетывать от своры грязных бунтовщиков. Четыре войны прошел, полтора десятка баталий, во мне полфунта свинца, и я никогда не показывал спину. Неужели теперь побегу?

– Я бы сбежал, – признался Бучила. – Имение можно отстроить, а вот людей не вернешь.

– Я не такой дурак, каким кажусь, – откликнулся Нальянов. – Ты, Заступа, видел мое обиталище. Настоящая крепость, нахрапом не взять, семнадцать человек гарнизона, все стреляные воробьи как на подбор, лично натаскивал, и пороха с провиантом на три года запасено. Есть три года у бунтарей?

– Это вряд ли, – согласился Рух. Графский особняк и правда, при всей своей вычурной красоте, в безопасности не уступал иному старому замку. Окна первого этажа, и без того прикрываемые тяжелыми ставнями, нынче заложили кирпичом, двери усилили железом, а у каждого окна на втором этаже разложили самострелы, пистоли, мушкеты, сабли, порох, пули и груды булыжников. Нальянов приготовился к осаде по всем правилам военного искусства. Бодрым наскоком Воронковку не взять.

– Вот и я думаю, нет, – кивнул граф. – Даже если этого отребья привалит тысячи две, попробуют сунуться – кровью умоются. Время их поджимает, на то и расчет. Конюшню с амбарами жалко, конечно, и сад. Да ничего, небольшая цена. Глядишь, и Нелюдову легче будет, ежели бунтари задержатся здесь. Нынче счет на дни пойдет, потом на часы. Нам главное продержаться, а там армия подойдет.

– Знать бы, сколько надо держаться, – посетовал Рух. – Вам легче, спору нет, вы человек военный, смекаете, что тут к чему. И в себе уверены. А в селе, вижу наперед, получится первостатейный бардак. Народищу полно, а умеющих держать оружие раз-два и обчелся. И толкового командира нет. Хорошо, если удастся на стенах пересидеть, а приступ начнется, неизвестно куда кривая нас заведет. Нам бы вас в главнокомандующие. Подумайте, граф.

– И думать нечего, – возразил Нальянов. – Справитесь. Вам деваться некуда. Да и Якунин человек надежный и твердый, организует оборону, как нужно. И ты поможешь ему.

– Фрол-то? – фыркнул Бучила. – Ну, я не знаю. Последний раз видел его, так по селу бегал с выпученными глазами, чепуховину всякую нес. А у самого поджилки дрожат.

– Только дураки не боятся, – ответил граф. – Фрол от неизвестности сам не в себе. И еще ответственность давит его. Шутка ли, целое село и тыщи людей. Ничего, бунтари подойдут, он успокоится, помяни мое слово, станет не до беганья и чепухи.

– Надеюсь, что так, да только… – Рух внезапно затих.

– Ты чего? – напрягся граф.

– Люди в лесу, – отозвался Бучила. В ночном серо-синем зрении на опушке в ста саженях от имения отчетливо подсветились крошечные силуэты. Неизвестные муравьями копошились на краю зарослей, быстро накапливаясь числом. Дозорные видеть их еще никак не могли. Но не Рух. И тут же заполошно и яростно залаяли сторожевые графские псы.

– Сколько? – прошептал Нальянов, встал и вцепился в перила, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной ночной темноте. Как же, наивный.

– Пока немного, – откликнулся Рух. – Десятка два или три. И особенный прибор в заднице подсказывает, что эти гости тут не одни.

– Бунтовщики, голову на отсечение даю, – напрягся граф. – Вот тебе и два дня. Тем хуже для них. Ненавижу ждать, а тут настоящий подарок. Приглядывай, а я подниму своих. Встретим, как полагается.

Он бесшумно исчез, оставив Бучилу наедине с налившейся тревогой ночной темнотой. Рух выматерился про себя. Ага, как же, успел народишко в село увести, вечно все наперекосяк. С другой стороны, лучше уж так, чем встретить безбожников на дороге или в лесу. Там шансов бы не было никаких. А тут, за крепкими стенами, под защитой графьевых удальцов, куда приятнее и веселей. Единственное, никто так быстро бунтовщиков не ожидал. Экие шустряки. Таким макаром они уже могут и Нелюдово прямо сейчас штурмовать. Бучила с тревогой посмотрел на восток, ожидаемо не узрев ни хрена, кроме зазубренной массы темного леса и насмешливо мигающих звезд. Фигуры на опушке пришли в движение и потекли через поле к усадьбе. Началось… Воронковку от жестокостей внешнего мира отделяла лишь невысокая изгородь из жердей. Оно и понятно, вокруг огромных обособленных хозяйств никто в своем уме не ставит высоченный забор. Обзор перекроешь, себе дороже выйдет, все одно целую армию для охраны стены не наймешь, разоришься скорей.