Я расстегнула джинсовую куртку и собрала непослушные рыжие волосы в высокий хвост.

– Меня удивило то, что ты не попыталась улизнуть, ни одной попытки не предприняла, – сказал он, не отрывая взгляда от экрана планшета.

– Ты следил за мной?

– Да, – честно ответил он.

Я натянуто улыбнулась. Нужно быть милой с ним. Неизвестно чем обернется моя несдержанность.

– Сидел в кустах или лежал под соседской машиной? Может, залез в беличье дупло? Хотя сомневаюсь, что твоя надменная задница и раздутое самомнение поместились бы туда.

Черт, я собиралась быть с ним милой.

– Я стараюсь избегать подобных районов, чтобы не наступить ботинками в дерьмо. Для наблюдения есть специальные люди, – он говорил прямо, не опасаясь моей реакции. Конрад был не из тех, кто заискивает и увиливает от ответа. Кажется, он тот, кто всегда говорит правду, неважно хотят ее слышать или нет. – Я опасался, что ты можешь увезти мою дочь.

О нет. Запас моей любезности истощился слишком быстро. Впрочем, его не было с самого начала.

– Она не твоя! Ты для нее чужак, – прорычала я.

Он отложил планшет в сторону и небрежно откинулся на спинку кресла, не спуская с меня пронизывающего насквозь взгляда.

– У меня будет достаточно времени наверстать упущенное. Да и потом, разве в этом есть моя вина? Я понятия не имел, что у меня есть ребенок.

– Ну хватит! Ты пытаешься выставить виноватой меня. Но во всем этом есть только твоя вина. Я свою обязанность выполнила. Я сообщила тебе о беременности.

Его брови взлетели так высоко, что едва не покинули мужественное лицо. Это было почти искренне, и я даже почти поверила.

– Сообщила? Очень интересно, как именно ты это сделала. Голубем послала мне письмо? Плохие новости для тебя, над Аризоной он сдох от жары, потому что я не получил ничего.

– Я написала тебе сообщение.

– Нет, Сабрина, не было такого. И я терпеть не могу лжецов, – он осуждающе покачал головой.

Лжецов?

Я никогда не забуду тот период. В те дни я чувствовала постоянную сонливость и усталость. Сидя на крышке унитаза в квартире, где мы тогда проживали с дедушкой, я вдруг поняла, что у меня задержка. Паря на грани нервного срыва, я купила тест на беременность, он был положительным. Тогда я купила еще пять тестов разных фирм. Ни одного отрицательного. Я была в ужасе.

Беременность стала шоком для меня. Ребенок никак не вписывался в мою жизнь, и дело было вовсе не в моем желании или нежелании иметь ребенка. Я работала на износ, брала больше смен, ведь на мне висели огромные счета за медицинские услуги и кредит за обучение. Но даже это не было тем, что разлагало меня. Болезнь дедушки прогрессировала, прогнозы были неутешительны. Приговор, который вынес ему врач, совсем подкосил меня: год. Это был максимум.

Я хотела сделать аборт. Назначила прием, пришла к врачу. Но так и не смогла довести дело до конца. Моя нерешительность никак не была связанна с любовью к детям. Это скорее было проявлением эгоизма. Я вдруг поняла, что и так вот-вот останусь одна, кроме дедушки у меня никого не было. Мне нужен был этот ребенок, чтобы не чувствовать себя одинокой. Тогда я еще не осознавала, что оставить Аврору станет моим лучшим решением, сейчас я не представляла своей жизни без нее. Моя дочь – часть меня. Это тяжело объяснить и невозможно ни с чем сравнить. Такой связи не бывает ни с кем другим.

После нелегкого решения оставить ребенка, я захотела рассказать все Конраду, и не собиралась скрывать, что мне нужны деньги и помощь. Я нашла записку с его номером, ту самую, что он сунул в карман моего форменного фартука в клубе. Но что сказать человеку, которого я обокрала?