Очнись, Сабрина, не было в его действиях никакой заботы. Ты сама налетела на него.

– Не бойся, он не тронет вас. Брюс – добряк, – подозрительно мягким голосом сказал Конрад.

Надо же, я и не думала, что он так умеет.

Я кивнула, обращая внимание на личико дочери, она была настолько сонной, что, казалось, даже не заметила лая пса. А затем мой взгляд остановился на громком нарушителе спокойствия. Я не особо разбиралась в породах собак. Но эта была из рода бульдожьих, если такой род существует. Кажется, английский бульдог.

Находиться в руках Конрада становилось все более неловко, особенно потому что он так и не отпустил меня, а мое сердце в это время билось подозрительно быстро. Это смутило меня, я вырвалась из его рук, обернулась и словно разъяренная фурия взглянула ему в глаза.

– Он громко лает, – сказала я.

Конрад сморщил нос.

– А ты ожидала, что он будет тихо квакать? Это собака.

– Я знаю, что это собака, и собаки громко лают. Дети могут пугаться подобных звуков. Ты не знал?

По его взгляду было видно, что он действительно не знал. Вернее никогда об этом не задумывался до этого момента, ведь ребенка у него не было. Отвечать на мой вопрос он не собирался. И пока Хэтфилд раздумывал о чем-то, я прошла в салон и расположилась в понравившемся мне кресле. Аврора становилась все тяжелее, и иногда мои руки начинали затекать, как сейчас, поэтому возможность сесть была для меня чуть ли не божьим благословением.

Конрад подошел к псу и дал ему команду быть тише. Это показалось мне забавным. Но как ни странно, бульдог послушно лег на свое место, однако какое-то время продолжал настороженно на меня поглядывать.

Хэтфилд расположился в кресле напротив меня. Хоть нас и разделяло приличное расстояние, я чувствовала себя неуютно рядом с ним. В самолете было восемь кресел, но сел он именно напротив меня. Готова поспорить, ему нравится действовать мне на нервы. Или, как вариант, он опасается, что я выбью локтем стекло иллюминатора и сбегу.

Вскоре самолет взлетел. Когда прекратилась тряска, я решила переложить дочку на соседнее сиденье. Прижимая к себе Аврору одной рукой, я пыталась застелить место детским одеяльцем. Конрад, заметив это, встал.

– Давай я заберу ее, – сказал он.

Я резко выпрямилась и прижала малышку к своей груди.

– Нет! – Страх, проскользнувший в моем голосе, был слишком явным. Его лицо исказилось в недоумении.

Черт.

За месяц работы на него я поняла, что этот мужчина мог умело прятать свои эмоции. Все кроме раздражения, недовольства и гнева. Этого он никогда и не пытался скрыть. Но сейчас он не смог утаить от меня ни одной. Я заметила в его глазах возмущение и печаль – да, именно печаль. Будто мое невольное восклицание добралось до самой глубины его души.

Конрад прошел мимо меня и взял одеяло из моих рук, затем аккуратно застелил кресло.

– Если что-то понадобится, просто скажи. Не заметил, чтобы ты была немой.

– Спасибо.

Он не ответил, вернулся на свое место, взял в руки планшет и принялся игнорировать мое существование.

Оглядев еще раз салон самолета, я тихо хмыкнула:

– Значит вот, как ты живешь. Заказываешь самолеты, отравляешь атмосферу арендованными махинами.

Хэтфилд замер, его взгляд медленно поднялся от планшета и остановился на моем лице.

– Я отравляю атмосферу своими махинами. Кто я, по-твоему, чтобы летать на чужих самолетах?

– Самолет твой? – изумилась я.

С его губ сорвался странный скупой смешок, будто тот факт, что я посчитала самолет арендованным, оскорбил его до глубины души.

Чертов павлин.

Ну конечно у него был свой самолет, я не удивлюсь, если у такого человека как Конрад будет своя планета в солнечной системе.