Много думала все эти дни. Вся моя гордыня в прошлой жизни, всё моё деление на хороших и плохих, все мои скептические взгляды на мужчин, оказались погребены под толстым слоем рабского договора, спасающего отца от тюрьмы. Кто я теперь? Не человек, не женщина, не свободная личность, имеющая право на гордость и самоуважение. Уважения больше нет. Я была сама себе противна. Знал бы папа…

Очень хотелось позвонить ему, поздравить с Новым годом, узнать, как у него дела, просто послушать голос и утереть не сдержавшуюся слезу. Только вбитые в подкорку мозга правила, заставляющие отвечать за взятые обязательства, не давали нарушить договорные условия. Вот зачем отец с детства вкладывал эту догму в меня?

Если первые два дня я была готова к любым причудам Игната, то чем ближе маячил его приезд, я всё больше закрывалась в себе, страшась новых вспышек его садизма. Выбора у меня не было. Второго публичного столба я не переживу.

Утром в доме началась суета. В комнатах работали моющие пылесосы, стайка горничных щебетала, вытирая пыль, с кухни доносились ароматы свежего хлеба, жареного мяса и сдобной выпечки. Точного времени возвращения хозяина никто не знал, поэтому напряжение скрипело в воздухе весь день.

Я молчаливо прощалась с кроватью и халатом, морально готовясь к тяжести ошейника. Прождала до ночи, пялясь в окно и вздрагивая от каждого шума, но Игнат так и не пришёл, хотя точно прилетел ещё до обеда. Вглядываясь в даль, провожала блики фар, с облегчением теряя их в темноте. От напряжения устали глаза, а от нервного ожидания суставы выкручивало от ломки.

Не знала, когда он вернётся, и где мне сегодня спать. Далеко за полночь измотала себя настолько, что на последствия неправильного выбора стало плевать. Закуталась плотнее в большой халат, залезла под одеяло и провалилась в тревожный сон, просыпаясь от малейшего звука.

Видно, сработала внутренняя защита. В какой-то момент я провалилась в глубокое состояние покоя. Удивительно, но мне было хорошо, даже стали вырисовываться красочные очертания видений. Вынырнула резко от грубого захвата щиколотки и бесцеремонного сдёргивания с кровати.

Немцов был пьян, и разило от него дешёвыми духами, тяжёлым бухлом и грязным сексом. Он стоял, широко расставив ноги, с ненавистью буравил меня покрасневшими, мутными глазами, и шлепал себе по ладони розовым ошейником в стразах, тоньше, чем старый, очаровательнее, если не брать в расчёт отсутствие собаки.

– Надеюсь, урок усвоен? – выплюнул, нагибаясь и вытряхивая меня из халата. – Одевайся. Будем проверять твоё послушание.

Вывалила из пакета, лежащего на краю матраса, нечто, состоящее из тонких ремешков, и покосилась на Игната. То ли неудачно слетал в Италию, то ли пропил сегодня все мозги. Как можно приобрести такое безобразие и притащить домой?

– Шевелись. Достаточно отдохнула. Пора отрабатывать – подтолкнул, заставляя начать наряжаться.

Подцепила пальцами одеяние, разбираясь в какую дырку чего пихать. Наряд напоминал портупею, только с подобием трусов из тесёмочек. На обряжение ушло несколько минут, и всё это время Немцов недовольно перекатывался на ступнях и вдыхал, закатывая глаза. Знаю, что он считал меня медлительной дурой, бесился, но не соизволил помочь.

Кое как справилась, застегнув последнюю пряжку под грудью. Глянула на себя в зеркало, и ощутила удушающий стыд. Сказать, что я одета, значило жестоко поиздеваться на до мной. Ремешки приподнимали оголённую грудь, стягиваясь под ней, а тесёмки, заменяющие «трусы», выделяли эпилированный треугольник между ног и перекрещивались на ягодицах, врезаясь в белоснежную кожу. Развратнее и пошлее я не выглядела даже голой.