И она бойко затараторила на языке Мольера. Николай прикусил губу от досады, а Петр напрягся, чтобы уловить смысл того, что свободно выдавала девушка.

– Ты перечислила мосты Парижа и предложила прокатиться на кораблике по Сене, – так же по-французски отозвался Петр.

– Неплохо, – улыбнулась Зоя и обратилась к потенциальному ученику, – А Вы? Поняли что-нибудь?

Николай мрачно покачал головой.

– Я думаю, это дело безнадежное, – заявил он. – Значит, придется распрощаться с факультетом. Так, как Вы, мадемуазель, я никогда не заговорю.

Зоя и Петр переглянулись. Они подумали об одном и том же: Николай не станет брать уроки, и для Зои не найдется повода бывать у них, а, значит, Петр ее никогда не увидит. Он уже был готов снова предложить себя в ученики, однако девушка хитро улыбнулась и поинтересовалась:

– А Вам надо разговорный подтянуть или текст перевести для экзамена?

Николай насторожился.

– Вообще-то и то, и другое. Но перевод текста, конечно, важнее.

Он бросился в комнату и вскоре принес смятые листы. Зоя просмотрела их чуть ли не по диагонали и заявила:

– Легкий текст о путешествии по железной дороге на воды в Спа. Никаких стыков рельс или укладок шпал, чего я боялась.

– Боялись? -удивился Николай. – А я уже подумал, что французский – Ваш родной язык.

Зоя зарделась от смущения.

Петр взглянул на нее и подумал, что неплохо было бы проводить ее до дома, а заодно узнать, где она живет, и тогда черт с ним, с бароном Николашей. В таком случае Петр ни за что не потеряет девушку и будет ухаживать за ней, пока… пока она не ответит на его чувства.

– Давайте договоримся о времени и о цене, – Николай немедля перешел к деловой части.

В зрачках Зои вспыхнули искорки, которые она безуспешно попыталась спрятать за длинными ресницами. Все получилось так, как она хотела, и в дальнейшем она сможет видеть Петра.

Матюша стоял на перроне Варшавского вокзала и сжимал в кулаке бумажку с адресом. Петр поселился вблизи Сенной площади – пешком туда не пойдешь, придется брать извозчика, а это лишние расходы. Маменька вытащила последнюю заначку – копила на корову – и все сыну, мол, учись, сынок.

– Держись Петьки, Ивана Силина сына, -напутствовала она, и Матюша послушно кивал.

Да, он найдет Петра, тот поможет с квартирой, а на работу устроится сам. А потом можно будет и в реальное поступить. А там пойдет, покатится другая жизнь. Сначала придется браться за любую работу, чтобы оплачивать квартиру, да и матери надо помочь. Впрочем, все будет хорошо: люди поговаривали, что в столице платят больше, да и жизнь здесь дешевле.

Матюша не верил – разве может быть дешево в столице? И потом, сколько здесь соблазнов…

В этот момент он не думал ни о музеях или театрах, а о шикарных ресторанах или игорных домах. Петербургский воздух кружил голову и будил фантазии, и в мечтах Матюша видел себя богачом. Он представлял, как он в костюме с иголочки, в новом авто появляется на улице родных Боровиц, и как за ним бегут любопытные ребятишки, а шофер нажимает на клаксон.

Маменьку, конечно, слушать надо, но до поры, до времени. Она и не догадывается о том, что после ареста Глаши в доме Силиных у Матюши в груди осталось неприязненное чувство к Петьке. Эта неприязнь была иррациональной, ни на чем не основанной. Возможно, тайная ревность стала ее причиной, ведь пострадавшей стороной от Глашиного «компотика» был он, Матвей Волунов, но денно и нощно его точила мысль, что коварная отравительница наметила в жертвы Петра.

– Получается, что она любила все-таки Петьку, – не раз говорил он сам себе.

Напрасно пытался Матюша выбросить из головы Глашу: ничего не получалось! Стоило ему закрыть глаза, как она появлялась легким видением, улыбалась ему и звала куда-то, маня за собой лилейной рукой. Он давно простил ей содеянное и, если бы она предстала перед ним, даже в тюремной робе, он обнял бы ее, заслонив от холодных осенних ветров и не отпустил никуда.