Несколько дней спустя Микка Васацк рискнула войти в каюту Морн, когда Ник был у нее. У нее под глазом драматически темнела ссадина; косточки ее кулаков были ссажены. Прежде чем Ник успел что-то сказать, она буркнула:

– Это зашло слишком далеко. Эта дурища, которую ты взял в качестве третьего помощника по информации, ударила меня дубинкой. Она утверждает, что я не подпускаю к ней мужчин. Я. Если бы половина этих баб не были брошенными тобою любовницами, у нас не возникало бы подобных проблем.

Она, нахмурившись, посмотрела на Ника.

Он сверкнул улыбкой, глядя на Морн, затем сказал Микке:

– Все в порядке. Я думаю, они созрели для показательного наказания. Собери-ка их. Используй оружие, если понадобится. Меня не волнует, спят ли они или смертельно пьяны. Я побеседую с ними через час. Мы заставим их потрудиться.

Второй пилот не отдал салют в ответ. Покачивая бедрами, она развернулась и вышла.

Когда команда была собрана, Ник принялся говорить им об их поведении таким тоном, словно сама тема казалась ему веселой. Затем приказал устроить полный ремонт каждой части фрегата, которую можно было починить вне доков.

– Это займет вас по меньшей мере пару месяцев, – закончил он, – так что лучше начать сейчас.

Это на какое-то время разрешило проблемы на корабле. Не все восторженно восприняли этот приказ, но даже самые гневные и недовольные члены команды не решались спорить с Ником Саккорсо.

К сожалению, проблемы Морн только осложнились.

С одной стороны, у Ника появилось больше свободного времени, которое он проводил с ней. Работа была оставлена на присмотр Микки; лично ему не оставалось ничего другого, как исследовать безграничность любовных ласк Морн. Иногда он по несколько дней не покидал ее каюту.

Сначала он оставался с ней только для секса и сна; само по себе это было достаточно плохо. Но постепенно, по мере того как он привык к ее самозабвенности – когда он начал доверять ей – на поверхность начали подниматься более глубокие желания. Он начал беседовать с ней; и по мере того, как дни сливались в недели, он говорил с ней все больше и больше. Ей приходилось прятать черную коробочку под матрасом и надеяться, что он не найдет ее; он оставлял ей так мало возможностей включать и выключать ее, что ей приходилось экспериментировать только когда он спал.

Временами Морн чувствовала в нем страсть настолько глубокую, что та казалась бездонной – она боялась, что его сила или половые инстинкты могут быть только временно приглушены, а никогда не удовлетворены. Это проявлялось не только в том, как Ник занимался сексом, но и в том как он говорил. Больше всего его, похоже, развлекали повторяющиеся истории, которые другие (так он утверждал) рассказывали о нем – истории о побегах и спасениях, победах и пиратстве; истории о захвате чужих судов, драматические и смелые. Он никогда не подтверждал, были ли эти слухи правдой. Но его довольство ими оставалось постоянным. Он нуждался в них, и эта нужда влекла его к ней. Честно говоря, чем больше Морн удовлетворяла его голод, тем более отвратительным это становилось; чем больше она слушала его и отдавалась ему, тем больше он желал ее.

Она ненавидела это; она ненавидела его и все, что он делал. Иногда ее отвращение становилось таким невыносимым, что, когда она бодрствовала, а он спал, она скрипела зубами, представляя, как хорошо было бы вспороть ему брюхо и выковырять его половые органы.

И хотя она страдала от его присутствия, при его прикосновении она горела страстью; она заставляла его быть разговорчивым. Она видела, что все это означает.