Жизнь в поселке протекала размеренно, упитанные коровы неторопливо и вальяжно шли вдоль дороги, более наглые ложились на дороге так, что машинам приходилось объезжать их по встречной полосе. И только сигнал автомобиля мог убрать «лежачего полицейского» или хозяйка скотины с криком: «Дома у себя сигналить будешь».
Замеченные немногочисленные прохожие никуда не торопились, тихонько шли кто куда. После Петербурга жизнь здесь предстала в замедленной съемке, это удивляло Надю: она привыкла к суете и быстрому темпу, который тут же ее подхватывал на выходе из дома.
Местные проявляли к приезжим любопытство, это можно было заметить, поймав неловкость оценивающего и ускользающего взгляда. Считающая уместным пристально рассматривать прохожих, сама же Надя слегла была раздосадована, возникло ощущение, будто с ней что-то не так.
Приезжих не встречали с распростертыми объятьями, кто-то с ними был приветлив, кто-то безразличен, но настороженность проявляли все. Туристы – это и доход, и беда в одном обличье. Летом привычный образ жизни местных жителей и фауны менялся: шум, горы мусора, запахи шашлыков, привлекающие диких животных, костры и сбор лесных даров в таком количестве, в каком весь поселок не собирает за сезон, осознание, что животным необходимы эти дары для снежных зим. Умеренность и личное пространство – понятие не для городских. Надя приехала в туристический сезон, но наплыва машин не увидела, водитель объяснил, что все туристы сконцентрированы на пляжах у моря, еще часть отправилась в походы, вечером вернутся в поселок ночевать.
Машина подъехала к центральному входу двухэтажного здания. Выйдя из машины, Надя оглядела здание. Окна с деревянными рамами, выкрашенными в белый, но уже пожелтевшие от солнца; украшали окно белые тюли, на подоконниках виднелись цветы в горшках. Над входом висела табличка: «Визит-центр заповедника».
Вдруг громкий голос одернул студентку. Надя обернулась. У входа стоял мужчина среднего роста, с растрепанными серебристо-каштановыми волосами. Худосочный, словно марафонец, с крепкими жилистыми руками, выглядывающими из-под закатанных до локтей рукавами камуфляжа. Осунувшееся лицо обрамляли четко очерченные густые брови, казалось, именно под их тяжестью уголки век так низко нависали. Глаза казались слегка припухшими и усталыми, будто этот взгляд видел так много, что больше его ничем не удивить. На лбу выделялись глубокие складки, даже когда мужчина не морщился от яркого солнца, как и складки у крыльев носа.