– Я тебя, бандита, в дом не приглашала, и нет тут Нютки, не рвись!

– А где она? Я спешу. Мне увидеть ее надо.

– А куда это ты так спешишь? Ты уже все успел! Торопиться не на-адо.

Складывает руки на груди, поджимает губы, а я бешусь. Достала она уже меня, вот честно.

– Бабка, не зли меня, где Нюта?!

– А чего это ты мне тыкаешь? Я тебе не бабка, окаянный, а Александра Никифоровна. Завуч, между прочим, бывший. И не надо голос на меня повышать, бандит, коль не у себя дома!

Делаю выдох, это не бабка, это Холмс в платье. Бешусь. Не знаю, почему на нервах весь. Может, потому, что Нюту не видел до сих пор. Бабка-то точно знает, но загадками говорит, вот только у меня нет времени отгадывать ее ребусы.

– Хорошо, Александра Никифоровна, где Анна?

– То-то, – кивает похвально. – В больницу поехала. Первую областную. В город ваш чертов. Знала бы – сроду не пустила бы на ту учебу ее проклятую. Я, сынок, как цветочек Нютку растила, холила, лелеяла, берегла от таких, как ты! И как тебя только земля носит, бандит!

Тыкает в меня палкой, а я напрягаюсь весь, аж спину сводит.

– Что с ней? Нюта заболела? – спрашиваю осторожно. На хрена ей в больницу? Все же было нормально. Или нет? Блядство, что я с ней сделал, у Нюты было много крови, я ее порвал или что? Она вроде сказала, что была в больнице… соврала. Так и знал, проклятье.

Бабка окидывает меня сердитым взглядом и качает головой.

– А ты, что ль, не знаешь, что с ней? Провались ты пропадом, бес окаянный! Девку мне попортил, внучку родную, а она школьница вчерашняя, еще дите дитем дурное! Посмотри на себя: бугай здоровый, взрослый, зачем ты сделал это? Неужто нормально не мог с ней, по-доброму? Нюта хорошая девочка у меня, воспитанная, прилежная, а из города приехала вся серая от горя своего! И нет на таких, как вы, управы, вам дома, машины, деньгами все своими замыливаете, а девки потом ревут в три ручья, пшел прочь!

Фыркает и с хрустом захлопывает передо мной дверь. Я же достаю сигарету и пытаюсь закурить, но на этом морозе зажигалка даже не работает. Чертыхнувшись, сажусь в машину и гоню в город. Похоже, я все же напортачил.

***

Ранее

Кажется, все же простыла от этих дырявых сапожек, потому как, проснувшись утром, едва сползаю с постели.

Мне плохо. Кружится голова, и еще этот насморк вселенский напал. Вся какая-то вялая, и спать хочется до жути. Я провожу в постели три дня, пока меня в спину Снежка к врачу не выталкивает, боясь подхватить заразу.

– Иди покажись терапевту, микробная! Давай-давай, ты простывшая – жуть!

– Мне уже лучше.

– Что-то не видно. Как бледная поганка выглядишь. Моль! Анька, иди к врачу, пусть назначит что-то. Это все твои дырявые сапоги!

– Ладно, схожу. Не кричи только. Голова болит.

Голова и правда раскалывается, и еще есть хочется. Я съела все Снежкино абрикосовое варенье с хлебом и молоком, хотя никогда до этого его не любила, а дальше больница и очередь на полтора часа. Когда я, наконец, попадаю к врачу, мне уже не хочется ничего, вот честно.

Я думаю, терапевт сейчас мне назначит какую-то микстуру, вот только она сразу направляет меня на анализы крови. Это целая проблема, потому как иголок я до жути просто боюсь и мне реально плохо, когда рядом врачи, да и вены тонкие, и это все так больно, невыносимо.

Я думала, это в детстве так было и я уже переросла, но нет. Когда у меня берут кровь из вены, мне становится дурно, и я едва не падаю. В нос тыкают что-то вонючее, и я прихожу в себя, едва выползаю из этой лаборатории, держа карточку в руках.

И вот спустя три часа я с результатами. Уже не рада, что пришла сюда.