Мы поженились, потому что Боря был все время рядом, а мой сын Ромка выбрал его в папы.

Мы считали, что такой брак – это ненадолго, это временно, а поэтому какой смысл в платье?

У нас не было ни гостей, ни фотографа, ни дурацкой машины в ленточках. Расписывались мы во время ремонта ЗАГСа среди каких-то швабр и вёдер. Костюм для единственной фотографии, которую мы сделали примерно через полгода после официальных телодвижений, я взяла у подружки напрокат.

Ног я всё же думаю как-нибудь реализовать мечту. Возможно, в годовшину. Бриллиантовую


17. ХАЛАТ САНИТАРКИ.

Одной из особенностей обучения на факультете журналистики в первые годы его существования была обязательность практики в СМИ. Их тогда было немного, и ни одного – частного. Только государственные. Инструмент пропаганды социалистического строя. Студентов туда принимали охотно, давали внятные задания и даже платили гонорар.

Сейчас даже не вспомню, что за газета была. «Молодой коммунар»? «Воронежский курьер»? Не помню… Да и не важно.

Задача была такая: описать один рабочий день хирурга. И не абы какого хирурга, а Валерия Ивановича Абакумова, который в то время еще не был международной знаменитостью и автором уникальной методики починки человеческого организма, а скромно работал в «тройке» на Петровском спуске – одной из беднейших по ту пору воронежских больниц.

Я была зелена, глупа и восторженна, а потому главную подготовку к интервью видела в приобретении подходящего наряда. Профи журналистики, на мой взгляд, должен был выглядеть строго, но ярко. По этому поводу был приобретен прекрасный льняной костюм цвета латте, по ткани которого были продернуты голубые и бледно-розовые нити. Прекрасный костюм, надо сказать. А чтобы он стал еще прекраснее, я максимально укоротила юбку. Руки бы оторвать по самую голову за такие дизайнерские изыски, да.

Стремительно, насколько позволяли каблуки, я вошла в ординаторскую, водрузилась в кресло и вытряхнула на столик кучу необходимых всякому уважающему себя журналисту вещей: кассетный диктофон, запасные батарейки, два блокнота, ручку и носовой платок.

– Здравствуйте! – сказала я. – Начнем?

– Смотря что, – сказал Валерий Иванович. – Ты ведь хотела увидеть, как работают у нас хирурги?

– Да! – подтвердила я.

– Ну, тогда пойдем.

– Куда?

– В операционную, куда же еще. Переодевайся.

Это был неожиданный поворот. А как же интервью? Помимо высоты, глубины и пауков я до судорог боялась всякого медицинского натурализма, при виде шприца норовила спрятаться под стол, а тут предстояла целая операция!

Мы так не договаривались.

Однако отступать было некуда: сногсшибательный мой наряд был тщательно упакован в белый кокон халата с завязками на спине, а босоножки на каблуках обернуты в матерчатые бахилы. Блокноты и диктофон остались сиротливо лежать в ординаторской.

В операционной на трех столах лежали три пациента: парень с располосованной от бедра до пятки ногой после автомобильной аварии, старушка с переломом шейки бедра и мужик со спицей в локте – электрик, по пьяни свалившийся со стремянки. Все под наркозом. Возле каждого стола работали люди в белом с красными пятнами. С большими ярко-красными пятнами… Я почувствовала, как начинаю медленно сползать по стенке.

– Блевать – там, падать – не на проходе, – проинструктировал Валерий Иванович, и тут электрика начали бить судороги.

В конце 80-х в больницах был дефицит всего – лекарств, бинтов, инструментов, белья, персонала. Но самое главное – в больнице был дефицит наркоза. Хороших обезболивающих на всех больных не хватало, и приходилось пользоваться тем, что есть – новокаином, который в сочетании с алкоголем иной раз действовал странно, а увечный электрик был пациентом запойным.