Вот и Казанский вокзал. Будто не уезжали…
…Дома, как я и ожидала, состоялся разговор с мамой. Я чувствовала себя ничтожеством. Потом я мыла пол в кухне и ревела, а в комнате пел Высоцкий, и от его песен я ревела ещё больше. В голову лезли дурацкие мысли: уеду в Горький, никого не буду видеть, начнётся война. Нас, как специально, в то время часто водили на экскурсии в бомбоубежище…
Потом я позвонила Ленке. Хорошо, что есть телефон!
Я вспомнила, как она говорила мне в поезде: «Ну чего ты, такая большая и такая глупенькая», а я сидела, уткнувшись в её плечо и рыдала. Она отдала мне все свои носовые платки.
Хочу уехать отсюда! Последние каникулы, а я подгоняю время.
Москва и девчонки будут как доброе воспоминание.
Когда мы уезжали из Москвы, Ира Седова просила таблетка от головной боли. Спросили, кому. – «Павлику. У него лоб такой горячий» (неужели потрогала?) Паша прошагал через сумки, перешагивая всё на своём пути, и Светка спросила у него: «Паша, это отчего у тебя голова горячая?» – «От любви», ответил он.
Паше домой тоже позвонили, лежит с температурой.
Хочу в школу – увидеть их всех.
– О! Идея! Завтра какое число?
– Первое.
– Не знаешь, – когда паспорт дают, забирают свидетельство о рождении?
– Нет, не забирают.
Перебирает бумажки в сумке.
– Это очень хорошо… Наташа, где висит мой костюм? Здесь?
– Да.
Открывает шкаф.
– Нет, вот так…
– Пардон…
– Да господи…
Не может справиться с ключом.
– Плохой из меня взломщик.
– Нет, не в ту сторону.
– Помоги мне, пожалуйста.
Но уже справился сам.
Я смотрю, стоя сзади, на его отражение в зеркале. Сохрани его, зеркало. Сохрани!
Открывает чемоданы. Я стою у окна, отвернувшись.
– Ну, а ты что сейчас делаешь?
– Да ничего. На работу неделю не ходим. Учимся с третьего числа.
– Слышал.
– Мама письмо прислала. Пишет – не впадай в меланхолию.
– По поводу чего?
– По поводу всего вообще.
– Правильно. Я. Когда ни прихожу, всегда застаю тебя в таком настроении…
– Да, всегда. А чего радоваться?
– Вот меня в армию берут, я и то не собираюсь плакать.
А я подумала – вот тебе в армию идти, потому у меня такое настроение, а вслух:
– Ну мы же с тобой разные люди.
Подходит к моим книжным полкам.
– Что это за «Тёмная завеса»? Можно посмотреть?
– Конечно.
– А что это?
– О влиянии Америки на советскую молодёжь.
Пока смотрит, я говорю:
– Ты извини меня, что я тебе тогда всякой ерунды наговорила.
Я кроме глупостей ничего говорить не умею…
А он, будто не слышал:
– Цезарь Солодарь автор?
Потом:
– Дрюон… можно посмотреть? Это ты прямо в магазине купила?
– Нет, на макулатуру.
– Это третья книга?
– Нет, седьмая. Да ерунда. Ещё был «Железный король», я его домой отвезла.
– С деканом поругался… А мне на него наплевать, на этого человека.
– Может, не возьмут тебя раньше срока, до ноября. Как будто знаю его день рождения, – но ведь на самом деле знаю же
– Домой всё равно поеду, – хоть на автобусе, хоть на пароходе, хоть самолётом. Постригусь наголо и поеду так для смеха. Всё равно постригут.
– Какой тут смех?
– У меня с родителями полное взаимопонимание. Они всегда говорят – решай как хочешь.
– Это хорошо, когда родители доверяют. Я считаю, у нас тоже взаимопонимание.
– Тебе нравится Хемингуэй? Я, правда, мало что читал. У тебя есть Хемингуэй?
– Есть… нравится… не знаю… я в этом не разбираюсь, я вообще в литературе не разбираюсь.