– Не говори глупости. Нет, правда, тебе нравится Хемингуэй?
«Комсомольская правда» на столе. Статья о группе «Кисс».
– О! «Кисс»!
Читает. Стоит, опершись о стол. Голову наклонил. Смотрю на его руки —они такие же как тогда, когда он вёл заседания нашего клуба в школе. Нет, он сидел тогда за столом. Сейчас он стоит. Но руки…
Чёрный плащ. Тогда его не было.
– Я в этом году дома пересмотрела, что читала, а что нет. Половину из домашней библиотеки не читала.
– Я тоже. Когда дома – не всегда даже охота читать. Ну, я пойду
– Я провожу тебя.
– Что я – маленький, что ли?
– Разве только маленьких провожают?
– Нет, ну я ведь не девушка… (с такой улыбочкой)
– Фу, ну и что же. Не говори глупостей.
Мы выходим в коридор. Тётя Галя спрашивает, придёт ли он ещё до шестого числа и перед отъездом. «А как же?»
Я наклоняюсь чтобы надеть босоножки, рядом с ним. В это мгновение я чувствую себя беззащитной. Мы выходим. Он открывает дверь. На площадке говорит: – Если придёт свидетельство о рождении, то ты свяжись со мной как-нибудь, хорошо? Может, ещё успеет дойти.
Выходим из подъезда. Держит дверь.
– Похолодало в Горьком.
– Да, похолодало.
– Сегодня парня одного в армию провожаем.
– Если бы можно было всё повернуть назад…
– Ты же знаешь, я не люблю такие разговоры – на темы морали.
– Я знаю, но что поделаешь.
– Нет, лучше быть материалистом.
– Давай пройдём здесь…
И мы, не дойдя до светофора, идём немного вбок, чтобы перебежать дорогу.
– Тут ходит восьмая маршрутка?
– Да.
– Вон идёт какая-то…
– Она – налево.
– Я сейчас, если что, побегу.
И – маршрутка. Как нарочно.
– Эта – прямо? Не налево?
– Прямо.
– Ну, я побежал. Пока.
Он бежал – секунды – а я смотрела ему вслед. Когда он вошёл в автобус, я повернулась
И пошла от остановки, чуть ли не бегом.
Тебя не было неделю. Она прошла, как один день. Ну, ничего. Я его ещё увижу. Ещё один раз. А, может, даже провожу на поезд. Он ведь всё равно уедет. Он сказал, стоя у двери: «У меня день рождения 25 ноября, я всё равно не пойду в армию.
– Может, тебя весной возьмут. У меня есть подружка – её знакомого должны были осенью призвать, а получилось – весной.
– Нет, не весной. Это не просто медкомиссия. Все документы будут забирать… А почему у тебя немецко-русский словарь?
– Я же не знала, что будем учить испанский…
Два года можно делать себя. Для тебя, возможно, это и будет вовремя.
Дни завертелись, как скрипучий голос шарманки. Ехала из института домой и думала, какое сегодня лживое солнце. Подслеповатое, неяркое, словно смотришь в мутное стекло. Ты в общаге один. Это мне сказала Лена Комиссарова. Она жалеет тебя. А я? Я не умею тебе сочувствовать. Я буду ждать. Потому что кто-то ведь должен ждать, когда люди в армии проходят проверку на прочность, на всё человеческое. Кто-то должен ждать, пусть даже «и не друг, и не враг, а так…»