, скучный93, бесстрастный, равнодушный вследствие своего кажущегося всепонимания и бессилия тяжело гнетет читателя, придавливая как червяка к земле и лишая всякой силы и бодрости. Но это, конечно, не касается таланта, а известной психической особенности автора. А принадлежи дарования Арцыбашева человеку более здоровому, вещь могла бы быть крупной и стать наряду с классическими произведениями русской литературы. Арцыбашев большой мастер живописать; в некоторых картинах чувствуется художник, привыкший работать большой кистью и знающий тайну игры и сочетаний красок, эффектной группировки и пр. Таковы, например, две картины господ и мужиков у костров Ивановой ночи; обнаженная Женичка на отмели песка; ее красное платье и великолепные солнечные пейзажи, в которых так и чувствуется зной и истома страсти, иной раз – нестерпимая духота, насыщенная пылью, которая ложится густым слоем на легкие, затрудняя дыхание, и на клеточки мозга, теряющие через это всякую чувствительность к восприятиям и способность к деятельности.

В некоторых сценах много драматизма, но часто они испорчены каким-нибудь грубым, режущим чувства пятном или неестественным выкриком и визгом.

Это жаль и показывает недостаточность художественной чуткости и тонкости самой натуры.

И в результате – …как меня тянет писать!..

Ну, теперь уж скоро: на днях перееду на дачу и там отдамся перу и бумаге, как любовница страстным объятиям возлюбленного (!!). Наконец-то придет этот момент…

К экзаменам, конечно, не приготовлюсь, хотя ими объясняю маме и всем прочим свое желание остаться под Петербургом.

Драма, драма! Когда я приступлю к тебе?

1/VI. Великолепно! Я очень довольна. Первый раз в жизни я устроилась именно так, как хотела, и что важнее – довольна этим.

Впрочем, что будет дальше!

Я поселяюсь в Саратовской колонии94. Песочная, Парголово, Лахта95 – эти соблазняющие дьяволы – все прошло, как мимолетное настроение, на которое меня настраивали все, кроме меня самой, и которому я уже готова была поддаться.

А в Саратовской колонии я буду жить на чердаке дачи № 1396. Там есть такая комната. Еще сегодня в ней жили куры, но завтра уже, по всей вероятности, их оттуда уберут, толстая, добродушная Mutter97 вымоет в ней пол, поставит стол с тремя ногами, дырявый стул; красный Vater98 смастерит какое-нибудь ложе из досок, – и послезавтра вселюсь в нее я. А кому там окажется лучше: курам или мне – покажет будущее.

Все удовольствие будет мне стоить 5 р. в месяц, да за 6 р. какая-то Божья старушка, живущая у немцев внизу, берется кормить меня чем Бог пошлет. На белье, керосин, молоко, хлеб, поездки в Петербург и все прочее – остается 9 р.

Итак, я довольна всем: и бюджетом, и местом, и одиночеством. Ах, за последнее время мне так опротивели люди, что я мечтаю об одиночестве.

Но вот будет штука! Только что «милая мама» – m-me Черняк – спрашивала меня, хорошо ли в колонии, и закончила тем: «Не поселиться ли и нам с Лидочкой там? В самом деле, съездить разве посмотреть?..»

Этого только недоставало! Из-за них я главным образом так и возненавидела человечество, они-то мне и осточертели больше всего на свете, а она спрашивает: «Не поселиться ли там и нам?..» Фу, пропасть! Этак все мое существование будет сразу отравлено.

Нет, хорошо все-таки, что я поехала сегодня в колонию. Одного только не дошла в своей программе – не дошла до той дачи, до тех хозяев, у которых два года назад жили Небольсины99. Тот конец спокойнее, да и от парка Зиновьевского100 ближе.

Впрочем, это и то первый раз в жизни, что у меня все удалось как по писаному.