Сегодня всё утро во мне играл тот проигрыш Цоя (из его ранней песни «Лето»). Удивительно хорошо: и грустно, и сладко, и больно, и умилительно. Такая простая-простая там дорожка в Царствие Божие. Люди чего-то выдумывают, создают сложные произведения, напыщенные, блестящие, виртуозные, а это музыка простенькая-простенькая, простенький такой мотивчик, а прямо к сердцу идёт. Тут всё очень просто. Что-то милое, трогательное, бесконечно родное, давно-давно (с каких пор?) знакомое. И понимаешь, что всё остальное, сложное и блестящее, величественное даже иногда, – шелуха. Заиграет вдруг посреди жизни этот мотивчик, и заплачешь ты от какой-то непонятной, давно знакомой радости и сладкой тянущей боли. Вот она, дверь. Вот, здесь Царство Божие. Войди.

Читаю жития (сборник избранных житий из «Четьи-Миней»). Уже Илариона Великого осилил, начал Макария Египетского. Очень хорошо и благородно их читать.

Бог глубже свободы, Он творит свободу. Приобщение к Богу погружает нас глубже свободы, ибо мы уже тогда не отдельные существа. Но принимаем мы благодать свободно, принимаем или отвергаем.

Благо нельзя мерить ничем внешним, никакими событиями внешней жизни, даже жизнью и смертью. Все плоды – в душе, в невидимом.

Посмертие начинается уже здесь, и оно постепенно вытесняет и оттесняет мнимое наполнение жизни.

Нас окружают взрослые младенцы и стареющие ожесточившиеся подростки.

…Наркотический ад не самый опасный, идеологический – страшнее, наркоманы хотя бы имеют верную цель, хотя и пытаются достигнуть её совершенно превратными средствами.

…Не надо натужно, надрывно искать прорыва из этого мира, надо просто доверять Богу и верить в то, что Он тебя ведёт, молиться Ему всё время, всегда быть готовым исполнить Его волю, и Бог Сам в своё время всё тебе откроет, и поднимет тебя на такие высоты, которые и не снились всем этим мистикам и оккультистам, лезущим с чёрного хода. Послушание, смирение, кротость, умиление, сходящее через них, умаление, самозабвение и любовь – вот царский путь, на котором потом будет всё то, что может и должно быть, чего жаждет сердце, для чего нет слов.

Микушевич говорит, что христианство потому умалчивает о перевоплощениях, что это вариант ада. «Вспомните, – говорит он, – ни одна из тех религий, в которых признаётся перевоплощение, не говорит о том, что перевоплощение – это благо. Напротив, все они в качестве своей цели рассматривают прорыв из цепи перерождений, а о перевоплощении говорят как о величайшем зле». С точки зрения вечности, с райской точки зрения, говорит Микушевич, всё это происходит синхронно, одновременно. И человек может смотреть с этой точки зрения, ибо он существо надвременнóе. Получается, что он как бы погружён во время в нескольких, может быть, во многих местах.

Я спросил у Микушевича, когда мы общаемся с Люцифером? – «Постоянно. Всё время. Всё, что мы видим, слышим – во всём этом он присутствует». Рядом стоял Олег Фомин. Он начал активно поддакивать и вклинил: «Поэтому надо видя не видеть и слыша не слышать, и ни на что не обращать внимания». А Микушевич продолжал: «И если бы не заступничество Божьей Матери, если бы не Её Покров, мы были бы поглощены им». Эти слова связаны с мыслью Микушевича из его «Проблесков»: «Если Царствие Божие внутри нас, то вне нас – царство дьявола» («тьма внешняя»). В этом трагедия нашей жизни на земле. И поэтому Микушевич говорит, что дьявол – наш старый знакомый, и мы в течение этой нашей жизни определяем своё отношение к нему, и от этого нашего определения зависит наша участь после смерти. Это перекликается и с тем, что простыми и глубиннейшими словами говорит отец Виктор. «Настанет час, и всё внешнее уйдёт, а душа пойдёт к Богу», т. е. вовнутрь. А сегодня, 9 мая, он сказал, что главное в нашей жизни – не стремиться к каким-то внешним вещам, а хранить в душе веру православную. («Не жить внешним, но внутри себя находить жизнь, в терпении, смирении и неосуждении других.