Божье присутствие – внутри нас. Мы даже не знаем, какой Он родной нам.

Господь даёт молитву члену Своей Церкви, молитва даёт силы жить только духом, только этим, не размениваясь больше ни на что. Через молитву человек умирает для мира и его соблазнов и живёт только тем, что даёт ему благодатный опыт Церкви, молитва к Богу. В Церкви человек уже на земле дома.

Царствие Божие близко (рядышком – пометка от Юрика), а никто не знает об этом.

…Кайся в жизни, что сердце мертвит.

Господи! Даруй мне кончину добрую… (бодрую – ремарка Юрика).

Младенчик, большей частью, всем недоволен, это основная характеристика младенчества, сохраняющаяся потом и у взрослого человека, на душевном уровне. И, надо думать, из невидимых миров мы видны как такие же капризные, нетерпеливые, всем недовольные существа, противно хнычущие, ничего не понимающие и не желающие понимать.

Покаяние есть отвержение отчаяния. (По Святым Отцам.)

Покаяние – это единственная альтернатива отчаянью. Покаяние – это ответ на жизнь в сторону Бога, отчаянье – ответ на жизнь, выдавленный из души дьяволом.

(Из Алесиного дневничка.) Видела сегодня удивительный сон. Словно я в церкви нашей стою рядом с о. Виктором и всё хочу вопрос задать какой-то, но не могу подобрать слов нужных, а он ждёт, смотрит на меня. И тогда я стала молчать. И так хорошо от этого стало: стоять с ним рядом и молчать. Я чувствовала такую полноту, радость, что-то словно переливалось из его души в мою. Длилось это несколько минут. Наконец, сказала: «Как хорошо молчать с Вами, батюшка!» Он очень значительно и слегка с усмешкой произнёс: «Вот то-то и оно!»

Каждый да погружается в блаженное покаяние. (Святитель Игнатий Брянчанинов.)

У нас ничего в жизни нет, кроме покаяния.

Отделение от Бога и той жизни, к которой мы от начала призваны Им, – суть причина и содержание всех наших бед, зол и болезней, всех страданий, всех воздыханий, всего того, что можно выразить и чего выразить нельзя.

Так хорошо всегда бывает на душе после церкви! Такой мир в душе, тепло, упование и надежда!… Как славно распускаются нынче листочки! Все деревья – в зелёной дымке. Только что прошёл светлый и прозрачный короткий и такой свежий майский дождь. Из окна тянет майской дождевой свежестью. Рай где-то так близко… Я разбираю журналы старые. Алеся штопает мои штанишки. Настя спит. За окном – птичье щебетание. Господи, выведи нас к Тебе, в Твои обители прозрачности и свежести и миллионов оттенков света.

Всё нехорошее должно быть предано забвению. Преображение мира начинается с преображения прошлого в памяти. Сначала бездна закрывается внутри нас, а потом распахивается иная бездна – бездна света. Если тьмы внутри нет, то ты её уже не будешь помнить, не сможешь вспомнить, будто её и не было. И вправду ведь не было. Таков смысл времени, или часть смысла. Время держится памятью. Нет памяти – нет времени, нет того, что не осталось в памяти. А известно, что всё плохое забывается.

Мы слишком многое думаем о своей жизни и забываем, что есть каждодневный сон – потеря себя и ясной данности – и забвенная неизвестность, в которую мы были погружены и из которой с таким скрипом едва-едва поднялись в своём младенчестве, детстве, отрочестве и юности, из которой мы продолжаем еле-еле подниматься и в которую всё опускаемся и окунаемся каждую ночь. И что же тогда смерть? Дай Бог, чтобы это было всё-таки пробуждение и осознание, возвращение и воспамятование. <…> Говорят, что умирающие не теряют сознания и памяти. А сколько было уже таких людей, всю жизнь размышлявших об этих вещах и уже познавших нечто на опыте… К ним неизбежно присоединюсь и я, и мы с Алесенькой. Если уже не начали присоединяться. В Церкви нет разрыва между живыми и отшедшими. Более того, только в связи с отшедшими возможна настоящая глубина жизни и на земле.