и наслаждался живыми картинами. Директор Волжско-Камского банка П.И. Колотов был отличным исполнителем-комиком в водевиле «Андрей Степанович Бука»[145], а бывший помещик П.Г. Рязанцев, о котором я скажу ниже, замечательно играл Расплюева. <Базилевскому принадлежало село Табынское в ста верстах от Уфы, где находились богатые серно-соляные источники. Его именья частью перешли к Ляховой, у которой был сыроваренный завод и дочь, всеми называемая “Катенька”. Завод не оправдал себя и прикрылся, а дочь, старая дева, была сердобольной и любила молодежь. Мы бывали у них и с Катенькой ходили по соседним башкирам пить кумыс. Как-то, будучи с нами в гостях у какого-то башкира, Катенька все ласкала его маленького сына и просила отдать ей его на воспитанье. Башкир на эту помещичью прихоть возразил: “Зачим тиби, Катинька, мой малайка (мальчик), твоя посуда есть, струмент найдешь, сама родишь”>[146]. Много появилось мелких помещиков в эпоху расхищения башкирских земель, когда шли за бесценок (с подкупами) отличные черноземные земли, [скупаемые] у опутанных хитроумной системой «наделов» башкир.

Торговля у гостиных рядов в Уфе. Фото 1880-х гг.

Главой помещичье-дворянского класса всегда считался губернатор. Преемником Ушакова был Щербатский; сын его Федор учился в уфимской гимназии, поражая знанием языков, впоследствии он стал профессором санскритского языка Петербургского университета. Затем «либеральный» Щепкин, изумивший чиновников-бюрократов тем, что сделал первый визит к сосланному писателю Елпатьевскому и на вечере в дворянском собрании ходил с ним под руку, любезно беседуя. Потом был военный генерал Норд, при котором губернской Клеопатрой состояла богатая помещица Опочинина, <жившая на Б. Успенской улице, наиболее грязной, где экипажи гибли. В один вечер Норд, возвращаясь от Опочининой, застрял со своей каретой в самой гуще глины и грязи так, что вызывали пожарных “вытаскивать Норда из грязи”. Уфимцам это дало повод шутить и злорадствовать, но улицу так и не исправили>[147].

Троицкая церковь в Уфе. Фото 1910 г.

Губернская иерархия дополнялась высшей духовной властью – архиереем. Сначала был Никанор, любитель и организатор хорошего церковного пенья. Стоя на кафедре в соборе во время службы, он часто вынимал из-за пояса камертон и давал тон певчим. Любил говорить проповеди, красиво рисуясь перед уфимскими барынями, вышивавшими ему пояса. После перевода его в Одессу в Уфу приехал из далекого Якутска Дионисий, угрюмый старик, сокрушавшийся, что излюбленную им езду на собаках пришлось сменить на архиерейский выезд в четыре лошади, гуськом по две, и на карету вместо саней. Благодушный пастырь доверял своему кучеру, когда тот, известный на всю Уфу пьяница, проезжая мимо кабака, останавливал карету и на вопрос архиерея: «Что случилось, зачем остановился?» – отвечал: «Чека[148] выскочила, ваше преосвященство, сейчас починю» – забегал в кабак, быстро подкрепившись, выходил, стучал по колесу и снова торжественно ехал.

Улица старой Уфы. Открытка начала XX в.

Из среды башкир и татар только дети крупных помещиков учились в столице. Сын уфимского муфтия Салтанова учился в Пажеском корпусе[149]. Но они жили большей частью в столице и только изредка наезжали в Уфу. <Была другая группа культурных уфимцев, вроде попа Барсова, имевшего и кумысолечебное заведение>[150]. Из семьи уфимского священника Барсова славился своим голосом старший сын и дочь Е[лена] Я[ковлевна], ставшая по мужу Цветковой, впоследствии отличное сопрано Частной русской оперы в Москве.

Музыкальный центр был у жены уфимского купца Паршина, окончившего естественный факультет и принявшегося за отцовское торговое мануфактурное дело. Его жена окончила Петербургскую консерваторию и основала в Уфе музыкальный кружок