– Агаш, но работа-то почти сделана. Неделька, другая и все. Я закончу проект, деньги получу полностью, и мы…

– Нет никаких нас, понял?! Мы с тобой не знакомы. Ты просто прощелыга, а я просто директор музейного комплекса. И да, я не хочу, чтобы ты даже появлялся здесь в ближайшее время, ты понял меня? Возьми больничный, скажем, сломай ногу.

– Агаш. – он попытался взять женщину за руку, но та вырвалась и отвернулась.

– И не пиши мне. Не звони. И, если что, я сама к тебе приеду, – ее голос едва заметно потеплел.

Мужчина так и стоял на месте, не зная куда себя деть. В длинных пушистых волосах, забранных на затылки, оседали мелки крапинки начавшегося дождя, а глаза, будто бы переполненное нежностью, неожиданно погасли. Видимо, не только мне стало жалко художника, потому что директриса, не дождавшись от Фила хоть как-то действия, сама повернулась к нему.

– Я беспокоюсь не только за тебя или за себя. А еще и за музей, понимаешь? Боюсь, что это на нем скажется. Я знаю, что ты талантливый. Даже больше тебя верю в талант этот. Но. Не хочу еще и музей подводить. Все же это наследие папы, он бы не хотел, чтобы о нем поползли дурные слухи. Понимаешь?

На что Фил молча кивнул и, коротко поцеловав Агату, что вызвало у меня внутренний вопль, ушел обратно к центральной аллее. Агата же докуривала и, поплотнее запахнувшись в плащ пошла следом, нарочно медленно и вяло.

Я же облегченно выдохнула и, худо-бедно выбралась из своего укрытия. Ноги страшно гудели, а куртку и без того затертую на локтях до неприличия я порвала. Необходимость трат на одежду, никогда не вызывали у меня восторга, а сейчас, когда мое материальное благополучие находилось в глубокой коме, покупка крутки однозначно бы его укокошило. Я выдохнула.

Там, где только что стояла пара, в воздухе витал аромат сигарет, парфюма и краски. Интересно, сколько бумага может удержать последний аромат? Про обещание прихватить пакеты со строительным мусором я благополучно забыла, погрузившись в размышления о демисезонной одежке.