Благодаря неспособности удерживать язык за зубами, вместо работы в фондах Исторического музея, в отделе Востока, куда меня обещал пристроить мой научных руководитель, заимевший вполне оправданный зуб на меня, я оказалась в архиве усадьбы. А тут, какой сюрприз, экспонатов-то с гулькин нос, чего говорить о работе с древностями. Но моя соседка, выслушав излияния по поводу несправедливости в устройстве на работу, прозорливо заметила, что мечту на хлеб не намажешь, а вот жить бывшему студенту без опыта как-то надо. Особенно сейчас, когда казенные стены общежития больше не оберегали меня от взрослой жизни. И месяц аренды комнаты больше не стоил как билет до Санкт-Петербурга в одну сторону.

Но добродушной старушке не стоит слушать об этом, не хотелось, чтобы еще и она разочаровывалась во мне. Отхлебнув терпкий чай, я просто сказала:

– Так вышло. Не думала, не гадала, а случайно попала. Надеюсь, задержусь здесь. Не выгоните же сразу?

Алевтина Павловна улыбнулась и придвинула ко мне вазочку с маленькими лакированными сушками и конфетами «Маска». При ближайшем рассмотрении лицо собеседницы выглядело хрупким, покрытым прозрачными венками и многочисленными морщинами. Она была как добрые волшебницы разом и ни на одна одновременно, потому что в живых серых, ни капли не помутневших от времени глазах, горел озорной огонек жизнелюбия.

– Ну, раз случайно ты ко мне попала, то придется тебе проводить подробную экскурсию. Так что допивай чай, и пойдем. Сейчас как раз солнце вышло, лучшее время, чтобы прудом полюбоваться. И сразу же много запомнить! А то Агата Борисовна опять скажет, что я молодежи необразованность с рук спускаю. А я не спускаю. Просто думаю, что торопиться не к чему, правда же, Жорочка?

На обращение Алевтины Павловны тут же раздался непонятный звук, похожий на смесь кряканья и визга. Я заглянула за узкий книжный шкаф, закрывающей угол комнаты. Там стояла большая, сверкающая на солнце, пробивающемся через крошечное окно, клетка, в которой важно восседал попугай с желтым хохолком и красными пятнышками около клюва, делавшими его похожим на зардевшуюся барышню.

– Правда, правда, – провизжал он, передвигаясь по жердочке.

Я едва не раскрыла рот от удивления, но вовремя сдержалась.

– Да ты не пугайся, Рита. Это Жорочка, мы тут с ним деньки коротаем. Он не большой любитель разговоров задушевных, только оценочное суждения все выдает, да выдает. Но, как говорится, сейчас заживем. Не дашь же ты теперь мне заскучать, он глядишь и предложениям подлиннее научится выговариваит. А теперь хватит булькать носом в почти пустой чашке, пошли.

И старушка, прихватив зеленоватую беретку, валяющуюся на стуле, вышла из комнаты и на ходу накинула коричневый плащ. Я, путаясь в ногах, не попадающих в такт походке провожатой, пошла следом. Наша неказистая комната находилась на первом, полуподвальном этаже реставрируемого второй год Большого дома. Это здание большинство посетителей знали как Дворец, главное украшение музейного комплекса Кусково. Два окна, имеющиеся на рабочем месте, располагались над землей едва ли выше двух ладоней, что выглядела жалко на контрасте с потенциальной помпезностью основного строения. Но и оно было далеко до образа, навеянного многочисленными сказками и о принцах и принцессах, живущих в усадьбах и дворцах. По итогу здание утопало в строительной пыли, оповещающей немногочисленных сотрудников о реставрационных работах. А вот широкий пруд, расположенный в нескольких десятков шагов от входа в нашу скромную обитель, действительно выглядел волшебно. Наверное, в точно таком водоем одиннадцать белых лебедей в сверкающих коронах беззаботно плавали, сбежав от мачехи-ведьмы. А их сестра Элиза сидела где-то рядом под похожей золоченой ивой. А вода спокойно качали резные кленовые листья, собирающиеся коричнево-желтыми россыпями у берегов.