Директриса, вложившая столько денег в систему безопасности, пропускную систему и камеры, находящиеся в каждом зале, просто не могла поверь, что из вверенного ей строения что-то украли. Она сосредоточенно ходила по комнате из угла в угол и пыталась унять руки, начинающие подрагивать, в конце концов взяла сигарету и крепко сжала ее в пальцах.

– Так что же. Вы говорите, что они пропали? Их не могли на реставрацию отправить, может быть, Фил что-то знает?

Ничего себе, как она по-товарищески о Филлипе говорит, он у нее явно в большем почете.

– В эти залы уже все готовенькое выставляли. Да и камеры… Я утром ходила в диспетчерскую. Их установили уже после описи. В тот момент, что угодно можно было вынести.

– Ну первый же встречный с улицы зайти не мог? Только люди с ключом. А он только у меня, вас, Фила, Василия, Ирины, Рузиля и с недавних пор у новоприбывшей Риты. И, – женщина перешла на шепот, – если эта история приобретет огласку тут такое начнется. Вас упекут на пенсию, вполне заслужено, а девчонка ваша первая под подозрение попадёт. Поэтому…

Директриса оправила серый приталенный костюм, висящей на дистрофичной фигуре, как на манекене. На вид ей было около сорока, что короткие осветленные пряди, маскирующих седину, только подчёркивала, демонстрируя худенькую синеватую шею с заметными морщинам. Агата нервно закурила и вышла из-за стола, встала напротив Алевтины Павловны.

–…Поэтому пока мы никому ничего не скажем. Все останется, между нами. Я попрошу Рузиля зайти сегодня к вам. И сама подключу связи. А вы подумайте о том, что с вами может случится, если начнете поднимать шум.

– Думаю, тут вопрос в том, что из-за этого может случится с вами. – и Алевтина Павловна поправила очки, грозно сверкнувшие металлической оправой.

А мне в этот момент стало страшно, что новообретенная работа может от меня уплыть. А вместе с ней и репутация испортится. И тогда ни о какой работе хоть как-то связанной с архивами государственных музеев нельзя будет мечтать. Верно, я выглядела очень испуганной, потому что старушка ободряюще похлопала меня по спине.

– Да ты чего, Риточка. Неужто Агаты испугалась? Э не, девочка, Агата сама боится. Сейчас как начнет куролесить, наш воришка и запрячется. Поэтому, нам бы с тобой побыстрее с этим что-то надо делать. По горячим следам надо действовать.

– Нам?

– Ну а кому еще? Никому же это не надо. Вазы, яблоки, картины, еще те глупости. А ты представляешь, если китайскую стену по камушку каждому китайцу разнести – ничего и не останется. А я не хочу, чтобы в месте, которому я почти двадцать лет жизни отдала, что-то пропадало и разрушалось. Я в стороне стоять не намерена, а голову в песок прятать не в моем стиле, – грозно сверкая округлыми очками в металлической оправе с крупными дужками чеканила старушка.

– Но это всего лишь ваза.

– Которую когда-то подарили Жемчуговой в знак блестящего выступления перед представителями царской семьи, её личных вещей во дворце не очень много. Эта ваза, подсвечник, – старушка сделала паузу. – И портрет Николая, его суженого. Он ей его подарил еще для деревянного домика, специально для нее выстроенного.

Я еще раз посмотрела на старушку.

– То есть, выкрали личные вещи Жемчуговой? И только их.

– Получается, что так. Так, давай пока что без паники, Рузиль зайдет, у него все и узнаем.

Я не стала задавать лишних вопросов и просто пошла следом за почти бегущей по коридору старушкой, размышляя о том, может ли эта ваза как-то быть связана с комнатой около покоев графа. От тревожных мыслей меня отвлек Жорочка, выпущенный из клетки по доброте душевной. Желтый попугайчик прошелся по стеллажу с книгами, поскреб клевом особенно подозрительные томики и перебрался на стол Алевтины Павловны, внимательно на нее поглядел и старательно произнес: