Увидев тот чек из грядущего года, я виду не подал и быстро, насколько возможно, откланялся. Друзья уговаривали, даже Лена сама предложила по чарочке накатить, ибо без этого явно не разберёшься. Но я напридумывал кучу причин и под их дружное «ну ты и сволочь!» вылетел на пустеющую Будапештскую. На остановке на той стороне Дунайского стояла маршрутка до Колпина – они вечно подолгу торчат вечерами на остановках, сгребая, как веником сор, измельчённый до атомов пассажиропоток. Я ринулся к ней, едва только на светофоре брызнул зелёный, но тут водитель завёл двигатель и стал выжимать сцепление.

– Тохта, тохта! – закричал я ему, и это, магическое для Питера, заклинание явило новым свидетелям локальное чудо: маршрутка опнулась, и передняя дверь разошлась надвое.

– Колпиногачами? – для очистки совести справился я, взбежав по ступенькам новенького ПАЗика в салон.

– Ха, борадимиз, – ответил с широкой улыбкой маршрутчик, судя по типу лица, уроженец Сурхандарьи. Тронулся и, принимая плату за проезд, подмигнул: дескать, свои, бобо, всё у нас схвачено.

Жить стало в Питере много проще, как все автобусы и маршрутки «оседлали» мои земляки. Прежде шиш вам вот так попросить подобрать, если водиле, что рожа варежкой, уже вздумалось ехать, а нынче ну прям благодать. Уже несколько лет я чувствую себя, как некогда в русской части Ташкента, где европейских лиц было хоть, конечно, и больше, но не так чтобы очень. И порой даже лучше: лепёшку, родной оби-нон, да ещё и горячий, можно купить без проблем – тандыры повсюду, так что есть и самса, но вот только не из баранины – не едят её местные, да и бог с ними – что б они понимали…

Так вот если б кому удалось оживить фотографии, я бы ту оживил по его технологии, где мы с Милой и Игорем в лагере. И спросил бы у Милы… А что бы спросил?

Едва глянув на чек, я, в отличие от старых ферганских друзей, с которыми мы вместе обалдели, сразу понял, что пуля эта выпущена в меня. Кто её выпустил и зачем, предстояло понять в одиночестве, без внешних эмоциональных помех. Потому-то я так поспешил, оставив в недоумении и растерянности славных ребят, начавших свою жизнь с чьей-то смерти.

…Мы познакомились с Леной перед новым 78-м годом, и зимой у нас что-то там, пока платонически – я бывал в Фергане лишь редкими наездами, намечалось А по весне её послали в «Ферганку» отнести горкомовский некролог на смерть какой-то заслуженной учительницы. Она долго бродила по редакционному коридору, пытаясь понять, к кому правильней обратиться. Её заметил Антипин и, в третий раз проходя мимо, позвал за собой. Пробежал глазами некролог, заверенный подписью первого секретаря горкома комсомола и печатью, и набрал на своём жёлтом рижском аппарате внутренний номер.

– Андрюха, воткни на четвёртую жмурика.

– Как вы так можете?! – вспыхнула Лена и дёрнула плечиком. – Это такой человек был, она же всех тут переучила! У нас горе…

– Да тут склеила ласты одна одуванка, – пропустив мимо ушей Ленину филиппику, продолжал Валера. – Куда-куда? Можешь грохнуть Ремстройтехнику – всё равно в каждом номере повторяют: сначала разгонят рабочих ишацкими расценками, а потом плачутся, мол, приходите.

Лена, как сама мне в мой следующий приезд рассказала, уже сидя не близко, не грея мягким бедром, а через стол, одурела. «Какие циники, я думала тогда, – говорила она, поглядывая на фото Андрея, с которым готовились к свадьбе, повернув его так, чтобы мне было видно. – Как только можно такими быть?!»

Эх, Леночка, это ж скрипторисы, помнится, мысленно усмехался я, слушая её излияния и с удивившим меня облегчением виртуально передавая её попутно Андрею. Хорошо, что ты ещё неандертальцев не застала – вот бы удивилась. Наш брат, высасывая информацию, всю тебя истощит и не ойкнет – как обедающий ланью лев: он же не изверг, а просто голодный. Ну самые может нестойкие проводят ещё до трамвая хоть в какую-то компенсацию, а то даже дадут на него 3 копейки. Но это что-то давно не случалось и теперь уж не верится, а было ль вообще. Сам я, с нашей платоникой, ясное дело, не в счёт.