Взялся коркой – не прокусить – мир, Сласть сгноила раззяву-рот, Выпал во тьму, мягкий как сыр, Но там – алмазным резцом взойдет.

В рюмку с пшеном оплывает свеча, Муслякает свет. Семнадцатую кафисму шепча Голосом, севшим на нет,

В нёбную ночь заплачь со святой, С детской, с дурацкой тоской: «Мышка, мышка, возьми этот дух репяной, Дай мне взамен коренной!»

Ещё о христианском персонализме и о том, до какого бела можно отмыть чорнаго кобеля.

Вспоминали сегодня в разговоре о. Геннадия Огрызкова.

И то, какой он был большой, радостный и тёплый, и как, влекомые этим теплом и добром, к нему тянулись многие, многие же на него и обессиленно вешались…

Сказано про него: отчего умер? – от сердца.

Всё пропускал через сердце, а так негоже, вот сердце и не выдержало…

И мне конкретно было сказано по сему поводу: надо смиряться. Что, твоё сердце – главное что ли? главное сердце – Христово. На себя брать – ох как бы это не от гордыни… надо – Богу всё и всех отдавать.

(в самом по себе этом размышлении есть изрядная доля правды; но я не о том даже сейчас).

Я вот о чём: всё равно же мы все – разные. Как личности, как ПЕРСОНЫ… И не можем подогнаться под один какой-то стандарт, даже под самый благой.

Вот есть у Бога Коля, Паша и Нюра. И чего? Он что ли всех хочет сделать Нюрой?… Зачем ему шесть миллиардов Нюр?… маразм какой-то.

Да и не станет Бог нас всех унифицировать, да и не сможет, и не захочет… потому что любит нас.

Не наши благие качества или функции – а НАС самих.

Это раз.

А два – ну что же… не получается ли тогда, что у кого «сердце», тот и помрёт от «сердца», этакого фатума судьбовного?…

Нет, не получается.

Потому что (и это в самом деле единственный выход – помнить об этом) смерть – ещё не всё.

Не итог.

Потому что – смерть, а человек – глядь, дальше живёт. А жизнь – вечная…

Помнить про это всё время и не отчаиваться – веру надо иметь…

(Э, а где моя-то вера?!!! Ох…

Вот, вроде, только что тут была, как щас помню – клал в левый нагрудный карман… а вот – нету…

Надо срочно искать!

Господи, помилуй мя, грешного).

предновогоднее:

Вошёл вчера в метро – в вагоне пахнет мандаринами.

Стоит у входа мужик – типичный бык-боевик из 90-х: мощная красная шея, стрижка ёжиком, боксёрский сдвинутый нос, мощные челюсти катают жвачку, выражение глаз соответствующее, кожаная короткая куртка, голдовая гайка на крепком пальце… Поднял взгляд на вагон, окинул его скучающе – и опять опустил. Пригляделся я: в книжку опустил. Ещё пригляделся к обложке: Гоголь, «Миргород». Так-то… не суди по внешности.

За ночь потеплело. Утром выношу мусор – две дамы средних лет и собачка у мусорного бака. Обрывок разговора: «Да ну его, я его и не включала… Чего там смотреть? одни легенды ретро на всех каналах, старичьё чуть живое… всякие сисикетчи с кутуньями и чингисханами под фанеру морщинами трясут… жутко… ночь живых мертвецов…» – «А мне их жалко… притащили их из домов престарелых в Россию… где они ещё нужны, где их помнят, кроме как у нас…»

Собачка в кислотно-фиолетовой попонке нюхала мусорный бак и мелко тряслась в снегу на тонких своих паучьих ножках.

Посмотрел я ввысь, прислушался… поют где-то. Далеко и тихо, но явственно.

Там, за снежным покрывалом, весело трещит золотая огненная пещь, и радостно поёт трио под управлением ангела: «Благословите Его, снег и мороз, скорбь и веселье, год ушедший и год пришедший, вчерашние слёзы и завтрашняя любовь, благословите, вся дела Господня, Господа».

Соль на московских тротуарах.

Разъедающая обувь, хрустко набивающаяся в рифление подошв, грязью тянущаяся в квартиры…