Читаем у Франкла, в работе «Экзистенциальная динамика и невротическое бегство»:

«Мне представляется, что экзистенциальный вакуум является следствием двойной потери: потери инстинктов, обеспечивающих безопасность животного в окружающем мире, и в более поздний период потери традиций, которым подчинялась жизнь человека в прежние времена. Сегодня инстинкты не подсказывают человеку, как он должен действовать, равно как и традиции больше не являются руководством к действию».

Это, вроде бы, и так; про это множество раз говорено теми и семи…

Думаю о том, что сама вот эта потеря традиций сама уже достаточно давно успела стать – традицией.

(Всё, что отсюда вытекает, етс).

Болящий дух врачует песнопенье…

У метро «Чистые Пруды» есть такая щель под названием «У дяди Бори».

Там музыка всякая продаётся. Рок в основном.

Ну и некое количество того, что эти рокеры называют «классика».

Вот я там ХТК нашёл весь, «Фабиана», «Страсти» Шютца на СД…

И вчера вот – Моцарта, фортепьянные концерты №13,15,16,17,18,19, исполняют музыканты из Зальцбурга.

Сущая лечоба (по революцьонному выражению).

К портрету современника (по мотивам прочитанного там и сям в ленте):

– идти пешком девять км до райцентра под дождём по просёлочной непролазной дороге, чтобы в почтовом отделении обрести связь и настрочить со смартфона в фейсбук: «Наконец я на даче! ни убивающего душу и мозги интернета, ни мобильной связи, единение с природой, какая благодать!…»

(ну и ещё девять км обратно, разумеется)

2 октября Шукшин умер.

Вот думаю…

Христианами – их никак нельзя назвать. Это ясно.

(разве что в сопливо-розовом пиетическом смысле сегодняшнего времечка: «христианин – тот, кто хороший!…»)

Но они все… как бы сказать… настоящие.

Слава Тебе, Боже! я жизнь свою провёл среди них. Большую часть.

Я их видел, немногих, но – «таких».

Когда они уходят – как-то особо тошно. Остаёшься как и обычно один, но… как бы наутро с похмелья, посередь лесопилки или чего-то такого («на работе»), в загаженном балке, на дощатом столе – пустая банка из-под кильки, засохший наломанный хлеб, мухи, пустая залапанная пальцами стеклотара…

Но над тайгой – рассвет.

Все обратили внимание на песню Высоцкого, спетую на смерть Шукшина: после слов «но в слёзы мужиков вгоняя» – пауза такая… и бренчат струны.

Бренчать; делать; не подать виду.

Преподобне отче Сергие, наставниче монахов и собеседниче ангелов…

«Наставниче монахов»:

Всем известно, что преп. Сергий и его радонежские собратия стали родоначальниками огромного количества монастырей, внесли вклад в культуру и государственность Руси, и пр.

Но я не про это.

А про самую душу русской святости – как на картинах Нестерова («Сияние серого цвета», по Честертону) – про анонимность.

Если бы преподобному Андрею Рублёву кто-то сказал про авторские права, копирайт и про всё такое – он бы просто не понял, о чём речь… И преподобный Сергий – трудов не писал.

Ни книги, ни иконы – не надписывались; утверждение себя родного и неповторимого, «автора», в «табели о рангах» – было немыслимо…

Кому-то тут видится неразвитость русской религиозной культуры («Взяли не глядя греческое, сунули в гугл-переводчик, и пользуются!…») – а я (вслед, например, за Карташовым) вижу и некую особенность русской святости: сирость.

(Что такое, к слову рещи, наши имена!… они ведь – и не наши; они – знаки, чтобы различить каждого из нас в толпе…

Настоящие имена свои мы обретём и познаем только – в Царстве, когда даст Господь каждому белый камень, и на камне – написано НАСТОЯЩЕЕ имя, которого никто не знает, только тот, кто получает…).