Две мои любимые реки (я человек речной, не морской; на море был раз в жизни) – женские – Ангара и Нева.

В последней мне посчастливилось искупаться вот сейчас, в августе.

Вылезши из воды на песок у Петропавловской крепости и произнеся вслух «Ангара», я тут же нашёл земляка, вернее, землячку – рядом со мной, уткнувшись носом в песок, лежала довольно молодая, не старше сорока, женщина. Встрепенулась: «А вы что, с Ангары?!» – «Да, из Богучан» – «А я из Невонки!» – «Инбахинский леспромхоз!…» – «Ну да!» – «А я ведь и там жил, в детстве, с 4 по 6 класс!… Манзя-Невонка-Богучаны!…»

Узелки, узелки, ниточки (по словам Наталии Леонидовны Трауберг) … ничего случайного.

Думаю: насколько отличается человек 20-ти лет от человека 50-ти лет?… (не человек «вообще», конечно, «вообще» не бывает, а просто человек – я сам, например, или мои друзья и знакомые (кто ещё жив), словом, те, кого могу наблюдать).

Наверное, мало чем, в сущности.

Если про человека говорят: «Он и в старости сохранил ясность ума и живость чувств!» – это что значит, если на русский перевести? Значит, наверное, то, что человек с возрастом не превратился в сельдерей (точнее, превратился НЕ ВЕСЬ – с возрастом мы все неизбежно потихоньку сельдереем, и я, и ты, и вот ты, да и ты, красавица, тоже…), но чем-то этаким, важным, увлекательным, горит всё ещё его сердце, что-то его вдохновляет. А ведь, по сути, если не брать во внимание цыганскую пестроту частностей, воспламеняет-то одно и то же, хоть вьюношу, хоть старика, не правда ли? И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слёзы, и любовь.

Но всё-таки разница есть.

Что-то да наживает человек к 50-ти годам.

И важным из нажитого (не единственным, но одним из) мне видится – познание окоёмов сущего.

В практическом даже смысле. В ветхозаветном.

О чём говорит народная поговорка: «Знай край, да не падай».

Мой отчим, Демид Александрович Скурихин, коренной ангарец, рыбак и охотник, принёс как-то домой щенков (вообще, собаки у нас в ограде жили всегда). Маленьких ещё, полуслепых. И показывал мне, как их воспитывают. Воспитание начиналось с того, что их посадили на табуретку, они там скулили, ползли как личинки туда и сюда, и в сём ползании познавали, нащупывали всем своим существом край табуретки – отшатывались от него, ибо за ним – погибель.

Вот примерно это – начальное – и есть «Богоизбранность» и «святость», отделённость.

Взятые в удел (на табуретку); обучаемые – краям мироздания.

Напомнила Юлия Трубихина…

Это стихотворение я прочитал когда-то в альманахе «Петрополь». Это в начале 90-х были такие полусамиздатовские книжечки, небольшого формата, в мягких обложках типографски кислотных розово-жёлто-зелёных цветов, книжечки, из-за неважной проклеенности блока рассыпающиеся в руках…

Стихотворение – я не был ещё крещён, и про о. Александра знал немного – меня потрясло.

«Выступит соль на топоре»… мороз по коже.

Сравнение с Люцифером меня покоробило, помню; разве что – как воспоминание о первом достоинстве ангела?…

Но сама атмосфера стиха – Шварц есть Шварц – точная необыкновенно.

Атмосфера видимой в православном ракурсе борьбы ангелов с бесами за душу усопшего; атмосфера трагедии, сирости и Богоизбранности.

Елена Шварц

ЗАРУБЛЕННЫЙ СВЯЩЕННИК