чует тебя и несётся ещё стремительнее. Ты слышишь, как оно завывает, словно ветер в промёрзлую метель, как тяжело дышит от возбуждения, предвкушая вкус твоей плоти, в которую загонит свои длинные, покрытые слюнями клыки. Сладкое ожидание хруста твоих костей и пожирания твоих скользких, кровоточащих, всё ещё пульсирующих органов, заставляет его бежать всё быстрее и быстрее. Но сначала оно прижмёт тебя к земле и приблизит свои воспалённые, залитые багрецом глаза как можно ближе к твоему лицу, чтобы в паническом кошмаре ты вглядывался в них: в эти расширенные, безумные колодцы, заполненные тьмой, в глубине которых прячется агонизирующий, разорванный на куски разум, обезображенная мертвенно-бледная душа. Оно так близко, что ты полностью различаешь его черты. Ужас подступает к твоему горлу – тебе не убежать. Метр за метр, шаг за шагом. На расстоянии вытянутой руки оно закидывает свои когтистые лапы и открывает бездонную пасть, смыкая над тобой тьму. В последний момент ты видишь его лицо. Твоё лицо».

Резко вдохнув воздух, Леон очнулся в холодном поту, растормошённый барсуком, пытавшимся разбудить его от кошмарного сна.

– Леон, ты как? – встревоженно поблескивая сонными глазками, смотрел на него Мудзин. – Ты стонал во сне. Что случилось?

Встревоженно оглянувшись вокруг, Леон погладил по голове сладко спящую Мизуки, встал и кивком позвал за собой барсука на летнюю веранду. Свежий вечерний воздух понемногу приводил Леона в чувство. Звёздное небо постепенно прояснялось в его смазанном взоре – вскоре он уже смог различать небесные светила и созвездия. Аромат цветущих цветов и фруктовых деревьев медленно успокаивал. Медленный вдох – восемь секунд – выдох в течение двенадцати. Повторить столько раз, пока не полегчает.

– Спасибо, Мудзин, – тихим голосом обратился он к своему новому другу.

– Да ничего. С кем не бывает, да? Что тебе снилось, дружище?

– Лучше тебе не знать. Я и сам не очень понимаю.

– Дерьмово, когда не можешь понять, что тебе хочет сказать сон.

– Лучше и не скажешь.

– Мне один раз приснилось, что я защищал деревню маленьких людей от надвигающихся башен из рулонов туалетной бумаги. Вот что бы это значило? – вдумчиво и лаконично говорил Мудзин.

– Даже не знаю.

– Вот и я не знаю! Порой, думаю, сон – это просто сон и не более.

– Но не этот.

– Как знать. У тебя такая аура дома сильная.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, иллюзорная и защитная. Это же ты их поставил.

– Какие ауры, Мудзин? Я понятия не имею, о чём ты говоришь, – непонимающим взглядом всмотрелся в барсука Леон.

– Хм. Да? Наверное, это всё от пломбира с арбузом. Знаешь, барсуков таким кормить вообще не очень хорошо, – быстренько начал болтать Мудзин. Но Леон не слушал его.

– Я столько всего пережил, а проигрываю собственному сознанию, поджидающему меня в самый незащищённый час – час моего сна.

– Великим людям великие враги. Если ты непобедим, то твой единственный враг – ты сам. Возьми того же Фридриха Ницше. Ему диагностировали ядерную мозаичную шизофрению. Это вообще блять что такое? Типа он ядерный шизик? Облучённый ебанат? Катастрофический кретин, сказочный идиот и выдающийся альтернативно одарённый дебил? Как это понять? Тем не менее этот ядерный перец состряпал миру идею сверхчеловека! Этот блеющий и по-козлиному прыгающий, философ прославился выражением «Бог мёртв». Хах! Во-первых, какой именно? Да? А во-вторых, этот же кретин говорил в конце жизни лишь две фразы: «Я глупый, потому что я мёртвый» и «Я мёртвый, потому что я глупый». Бог мёртв, потому что в его глазах он и есть бог, а сам он мёртв. В общем, типичный психопат с манией величия, а народ… Как дышло! Куда повернёшь, туда и вышло. Вот те и