Леон прислушался к аромату чая, попавшему в водоворот благоухающих запахов цветущих букетов рододендрона, и слегка дымному, камфорному шлейфу благовоний – все чудные запахи слились в тонкую композицию дыхания жизни. Отпив мелкий глоток из пиалы, он ответил:

– Да. Не сейчас, но когда-нибудь.

– Надеюсь, я доживу до этого момента, – в шутку закатывая глаза, ответила Мизуки.

– Ну, не настолько долго, конечно, я в себе буду вынашивать это бремя, – слегка улыбнувшись, подметил Леон, отпив следующий маленький глоток, поглаживая другой рукой мягкую щёчку Мизуки. Она не была полной и не была худой, а лицо её было «идеально асимметричным», что бы это ни значило в мыслях Леона: на нём аккуратно расположились мягкие, нежные как два миниатюрных японских панкейка, щёчки, которые, как часто ловил себя на мысли Леон, уж больно хотелось укусить. «Волшебная, словно бы зачаровывающая красота соединилась в единое целое с живым огоньком искусного ума. Рай там же, где и ад, друг мой Сартр – в других», – думал про себя Леон, продолжая ласково поглаживать щёчку своей возлюбленной.

– Покажешь мне фотки? – спросила Мизуки, вспомнив про фотосессию.

– Конечно.

Леон подключил к небольшому ноутбуку со сверхтонким экраном фотоаппарат, загрузил снимки и продемонстрировал их Мизуки. На фоне окон, открывающих вид на сад, стояла Мизуки в своей кружевной сиреневой пижаме: на каждом снимке поза её менялась, как и выражение лица. Где-то она закидывала ногу на маленький кофейный столик и нагибалась к ней, показывая свою идеально ровную осанку. На каких-то снимках, повернувшись боком к камере, Мизуки игриво выглядывала из-за своего плеча. На другом снимке Мизуки стоит у больших тёмно-зелёных монстер, раскинувших свои огромные, монструозные листья, и небольших кустиков лимонов, одетая в изумрудное шёлковое кимоно под цвет её глаз. Собранные в слегка небрежный пучок волосы смотрятся очень органично и сексуально. Она вела блог в интернете, посвящённый здоровому образу жизни, читателями которого в основном были женщины. Также она активно продвигалась в социальных сетях, а Леон помогал ей, делая разнообразные снимки, должные продемонстрировать, что автор соответствует тому, о чём говорит.

– Что думаешь? – спросила его Мизуки.

– То же, что и всегда. Снимки красивые, но главное их украшение – это ты.

– Тогда я, как и всегда, поцелую тебя, загружу снимки, а потом мы что-нибудь придумаем… – длинным тонким пальчиком она играючи ткнула Леона в нос, приговаривая «Буп!», а затем быстро поцеловала в губы и на цыпочках улетела по винтовой лестнице в свою комнату на втором этаже.

Потянувшись на месте, Леон прохрустел всем телом, обратив внимание, что за время утренней медитации он изрядно окаменел. Поднявшись с дивана, он зевнул, прикрывая рукой широко открытый рот, утёр выпавшую из глаза слезу, оглянул быстро свой дом – всё было в порядке. Время здесь текло иначе – годы не коснулись покоя, окрашенного в серо-песочные цвета. Захватив с собой спортивный коврик, Леон вышел на задний двор, где помимо вишен цвели абрикосы, одно одинокое грушевое дерево, несколько кустов чёрной смородины и сирени. Аккуратно огороженные штабелированным камнем клумбы пестрили красными гвоздиками, белыми розами, красными и жёлтыми камелиями и амариллисами. Закрыв глаза, стоя на веранде, Леон прислушался к сложной комплексной композиции ароматов, доносящихся до него из сада, гонимых неуловимым ветерком, ласкающим кожу. Помимо невообразимо богатого пения цветов, добавились и спокойные летучие ноты морской свежести солёного воздуха.