Занавес памяти Татьяна Степанова

© Степанова Т. Ю., 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

В коллаже на обложке использован фрагмент иллюстрации: © Allyana Hirsbrunner / Shutterstock.com / FOTODOM Используется по лицензии от Shutterstock.com / FOTODOM

Татьяна Степанова – подполковник полиции, потомственный следователь с престижным юридическим образованием, поэтому в ее книгах следствие ведут профессионалы.

Из-под пера автора вышло 50 романов, проданных суммарным тиражом более 8 миллионов экземпляров.

Права на издание детективов Татьяны Степановой проданы в Германию и Польшу.

По книгам«Готическая коллекция»и«Темный инстинкт» сняты телевизионные фильмы.

Главную роль в последнем исполнила Любовь Казарновская. Романы писательницы позволяют читателю побывать в литературной «комнате страха».

Таинственные убийства, почти осязаемая атмосфера преступления, томительное и тревожное ожидание чего-то неведомого, пугающего…

Лес – древний, первобытный, загадочный, темный – покрывал ковром оба берега реки. Теплая золотая осень без дождей сначала иссушила лес, заставляя его жаждать, но затем милосердный ливень напитал его влагой и новой жизнью. По утрам, в полдень, на закате лес наполняли гомон и пение птиц, готовившихся к отлету в южные края. Птицы стаями кружили и над широкой излучиной реки, над мысом, облюбованным местными рыбаками и приезжими дачниками.

В девственном лесу, не ведавшем топора дровосеков, осень щедрой кистью расписала кроны вековых деревьев золотом и багрянцем, оставив среди буйства красок обширные острова малахитовой хвои. Бурые узловатые стволы напоминали частокол. Кустарник пестрел алыми спелыми ягодами. Лес подступал к реке на берегу, пляжа не существовало. Лишь узкая полоса мокрой глины, на нее неспешно, лениво накатывали волны.

Протяжный басовитый гудок…

Мимо проплывала баржа.

Речной трудяга – грузовоз.

Баржа шла к небольшой пристани.

Где-то там… вдалеке.

За мысом.

Лес на одном из берегов пронзала разбитая проселочная дорога. Ее проложили много лет назад от карьера, находившегося рядом с рекой. Когда-то по ней грохотали самосвалы и бульдозеры. Но карьер давно закрыли, и дорога обезлюдела. Лес возле карьера облысел и поредел, в чаще мелькали прогалины. Словно рана зиял овраг. Когда шли дожди, его почти до краев наполняла вода, и он превращался в мутный пруд.

Речные утки никогда не плескались в нем. Кажется, они чего-то боялись.

И почва здесь была иной, отличной от окрестных земель.

Овраг для могилы не годился.

Ливни и потоки воды заставили бы тело всплыть на поверхность. Поэтому для мертвеца пришлось копать яму.

Труп был абсолютно голым.

Уложенный в могилу лицом вниз, он будто вгрызался в почву зубами оскаленного черепа с вымазанными мокрой глиной клочьями спутанных волос.

Гудок на реке…

Мимо дремучего леса и тайной могилы проплывал двухпалубный пароход – последний, под занавес закончившегося туристического сезона.

В свинцовой воде клочьями ваты отражались облака. Над мысом кружили голодные чайки.

Ширь и простор…

Во тьме склепа из жирных личинок вылуплялись полчища новых насекомых. Смерть порождала жизнь.

Зло служило колыбелью… Добру?

Или чему-то еще?

Столь же древнему и страшному, как дремучий лес и царствующая в нем даже солнечным днем неизбывная тьма.

Когда-то давно…

Облачное хранение памяти

За окном чирикали воробьи, укладываясь спать. Солнце клонилось к закату. Его багряные лучи волшебным образом превратили воду в небольшом аквариуме на подставке в жидкий прозрачный изумруд со скользящими внутри золотыми рыбками. Они поднимались к поверхности воды и жадно пожирали корм, заботливо насыпанный чьей-то щедрой рукой.

Но мальчик на рыбок не глядел.

Все его внимание было приковано к мужчине: тот шагнул к столу, повернулся спиной к мальчику и заслонил от него умирающий закат в окне.

– Надо отвечать за свои поступки, – назидательно произнес мужчина.

Мальчик молчал.

– Согласен со мной? – спросил мужчина.

И вновь не получил ответа.

– Ты же умный, – продолжил мужчина. – И я тебя считаю умным. И все тебя считают умным.

Нет ответа.

Мальчик пристально смотрел на два предмета, лежащие на краю стола: овощечистку и ножницы.

Овощечистка – обычная, с оранжевой пластиковой ручкой и двумя лезвиями, подобных кухонных приспособлений полно в супермаркетах. Ножницы – канцелярские, с толстыми черными удобными ручками и широкими острыми лезвиями, способными резать все, начиная от бумаги и заканчивая толстым картоном и электрическими проводами.

– Лгать некрасиво, – со вздохом констатировал мужчина и обернулся. – Настоящие… четкие, правильные пацаны никогда не лгут. Ты ведь у нас четкий, правильный?

Мальчик поднял на него мутный взор.

Мужчина возвышался над ним, скорчившимся на стуле, и тоже внимательно разглядывал – его сырую одежду в бурых потеках. Его вспотевшее чумазое лицо. Его руки.

– Фокус-покус! – объявил он и сделал цирковой жест.

В его руке оказалось зеленое яблоко – сочное, крупное. Он забрал со стола овощечистку, приложил к кожуре и слегка нажал.

– Штучка-дрючка-закорючка. А полезная в хозяйстве! – поделился он и начал очищать яблоко.

– Острая словно бритва, – пояснил он мальчику, вперяясь в него тяжелым пронзительным взором. – Два лезвия.

Он орудовал овощечисткой мастерски, вертя яблоко – зеленая лента кожуры вилась длинным серпантином, не обрываясь.

Мальчик завороженно наблюдал. В глазах его застыло странное выражение: смятение, недоумение, почти благоговение, покорность, ужас…

– Кожура плотная, грубая, – пояснил мужчина. – А под ней все мяконькое, животрепещущее… Кожа – она ведь и есть кожа. И у фрукта, и у нас с тобой. А?

Он остановился. Показал овощечистку в своей правой руке и…

Резким жестом провел ее парными лезвиями по тыльной стороне левой кисти, сжимавшей яблоко. На загорелой коже сразу возникли две алых полосы.

– Чуть-чуть нажал, – медленно, словно в раздумье, произнес мужчина. – Немножко посильнее, и кровью набухнет порез.

Он вернул овощечистку на край стола. Взял ножницы. Показал их.

– Хорошо наточенные, – объявил он. – Кромсают, отсекают. Режут по живому.

Щелк!

Мальчик отпрянул, сжался в комок на стуле. На секунду даже зажмурился. Но затем открыл глаза.

Щелк!

Мужчина обрезал ленту зеленой кожуры яблока. Она упала к его ногам.

– Сколько раз тебе, наверное, твердили: «Лгать нехорошо. Позорно», – сказал мужчина. – Десять? Сто раз?

Нет ответа.

Мальчик не отрывал взора от его свежих порезов.

Опустил глаза долу.

Яблочная кожура на полу.

Мужчина наступил на нее ногой. Раздавил.

– Руку протяни, – попросил он.

Мальчик не пошевелился.

– Я кому сказал? Ну?! – Мужчина слегка повысил голос: – Руку сюда! Правую. Ты же не левша. Ладонью вверх!

И ребенок подчинился. Подобно загипнотизированному сомнамбуле.

Мужчина вложил ему в руку очищенное яблоко, испачкав ладонь липким соком.

Пальцы мальчика дрожали. Застыв в ступоре, он продолжал сидеть с вытянутой рукой с яблоком.

– Кушай яблочко, гаденыш, – словно хищник из «Красной Шапочки», широко и победно улыбнулся мужчина. – Жуй!

Мальчик поднес очищенное яблоко ко рту.

– Лады. Ты ж голодный. Ешь. – Мужчина сочувственно вдохнул. – Десерт беседе не помеха. А вранье не выход из сложившейся ситуации.

Мальчик послушно укусил яблоко. Ощущая его медовую сладость, он глядел на ножницы, которые мужчина продолжал сжимать в кулаке.

Когда-то давно…

Облачное хранение памяти

Самая яркая картина из его малолетства. Ему пять. Отец еще жив. Вскоре он умрет от передозировки. «Скорая помощь» окажется бессильной – отец скончается на руках врачей в квартире матери, так и не успев за все проведенные совместно годы с ней официально расписаться.

Но сейчас отец жив и здоров. Весел, оживлен, разговорчив и одновременно внутренне сосредоточен: впереди у него вечерний спектакль. Он сам забирает пятилетнего сына из детского сада. Тот недалеко от филиала Малого театра. Они вдвоем пробираются через паутину кривых безлюдных переулков Замоскворечья, и отец по пути рассказывает ему: «В желтом особнячке коптил небо жадный купец, он поймал на Оке золотую рыбку, сварил из нее уху, но золотая рыбка даже вареная наказала его». «А в доме с колоннами обитал один чувак прикольный – он писал памфлеты и стал прототипом другого чувака, кричавшего: „Карету мне, карету!“»

Он слушает отца с упоением. Он не знает слова «памфлеты», но уже знаком со словом «чувак». Отец его – молодой, высокий, красивый – похож на принца в байкерской куртке. В ухе у него по тогдашней моде стальная серьга с жемчужиной.

Они добираются до филиала Малого театра, попадают внутрь через служебный вход, и отец ведет его по коридору в свою гримерку. Он делит ее с двумя другими актерами, но они в сегодняшнем спектакле не заняты. Пьеса называется «Лес». Спустя годы он, повзрослев, делает для себя вывод: в тот вечер давали именно «Лес» Островского, и отец играл в нем бывшего гимназиста и любовника капризной стареющей барыни.

Отец переодевается и гримируется перед зеркалом сам. А он… он сидит на стуле, болтает ногами и уплетает пирожок с яблоками, купленный отцом по пути в театр. Он всегда голодный и не прочь поесть! После звонка для актеров в гримерку входит пожилая билетерша и с рук на руки принимает его, пятилетнего, у отца перед выходом на сцену.