Поезд приходит на станцию ночью. Меня, сонную, из тепла вагона мама на руках выносит под открытое небо в прохладу летней ночи. Может быть, именно контраст этот и был толчком к остроте восприятия?

Сначала меня ошеломили запахи. Пахнет сразу и землёй, и рельсами, и мазутом, и дымом, и водой в ближайшей канаве, и целым букетом трав и цветов… О, сколько их, наивных и скромных полевых, лесных цветочков, рассыпано по нашей земле, сколько их стыдливо и целомудренно шлёт нам свои послания-запахи… А мы, взрослея, предпочитаем им духи. Моя первая сознательная ночь была божественно благоуханна.

А звуки? Они тоже волнуют. Вот дрогнули колёса поезда, в котором мы приехали, и вскоре их стук замрёт вдали, а оттуда, из дали, куда рванулось сердце, доносится прощальный гудок, оставляя в душе печаль. Так печалит всякая разлука. Погас и красный огонёк на последнем вагоне: поезд скрылся за поворотом.

И в наступившей тишине вмиг ударили миллионы смычков по струнам невидимых скрипок: всё пространство от земли до самого неба заполнилось ликующим звоном. Это цикады, кузнечики, невидимые ночные музыканты исполняют Богу свою симфонию. Лучшего гимна жизни нельзя вообразить.

А ещё приглушенные голоса людей, которые небольшими группами направляются в ту же, что и мы, сторону.

Из темноты выплывают силуэты кустов и потом – деревьев. Немного жутко, в этих местах «пошаливают», я крепче сжимаю мамину руку.

Лесок кончается… Теперь перед нами распахнулось широкое хлебное поле. На ночном горизонте темнеют несколько пятен. Это огромные тополя, а слева – крайнее высокий куст черёмухи возле дома моей бабушки, она живёт на окраине деревни, на Нижней улице.

Все, приехавшие с нынешним поездом, уходят по большой дороге прямо, туда, где на высоком холме рассыпались там и сям дома нашей деревеньки. А мы с мамой забираем влево и одни идём по узенькой тропинке, вьющейся среди хлебов. Меня с головой накрывают пшеничные колосья. Мама идёт впереди, я вижу только её спину. Тогда я вскидываю голову – и захватывает дух.

Первое в моей жизни ночное небо кишмя кишит… мириадами звёзд. И небо, и звёзды – всё живое. До сих пор для меня загадка: как могло детское сердечко вместить всю гамму сложных и противоречивых чувств, всё величие этой ночи и одновременно необъяснимый страх перед бессчётным числом миров, смотрящих на меня сверху яркими точками звёзд? Как не затеряться крошечному существу в этом огромном мире?

Так же внезапно на смену страху перед громадностью жизни пришёл покой и с ним уверенность: «Пока мама, это родное существо, идущее впереди, рядом, мне нечего бояться». От неё ко мне шли токи Доброты такой силы, что мощным аккордом завершили это ночное переживание. Больше я не помню ничего. Как будто что-то щёлкнуло и навсегда, как на фотоплёнке, зафиксировало мысль: «Мама – это центр моего мироздания»… Она навсегда осталась неиссякаемым источником Любви и… слёз.

После провала в памяти, после своеобразного затемнения на внутреннем экране моей памяти возникает другая яркая и отчётливая картина. Это второе воспоминание.

Мы живём в Новосибирске, куда отец командирован для организации фабрики механического учёта в Управлении железной дороги. Дом, в котором он получил квартиру, достраивается2.

Мы временно живём на частной квартире у рыбака на самом берегу Оби, в посёлке под названием Нахаловка.

Избушка с небольшим двориком, в котором на тонкой верёвочке в несколько рядов сохнет рыба: дед сам её ловит, вялит, коптит, сушит… Избушка стоит на самом краю высокого обрыва, сразу под ним – Обь. Напротив, почти на отвесной горе непонятным образом прилепились такие же домишки, как наш.