Вот, наконец, Хоста, потом Сочи, сказочный дендрарий… У меня сохранились фотографии от этой поездки.

Небо щедро вылило на меня тогда несколько ушатов праздничного неподдельного счастья! Душа окунулась в животворящий котёл и вынырнула из него обновлённой.

В поезде на обратном пути встреча с Рафиком. Стояли у окна, говорили обо всём. Успела узнать: армянин, женат, учится в аспирантуре в УПИ. Я больше не встречала его никогда. Этот Рафик на оставшиеся три года в университете был главной причиной того, что ни один мальчишка не сумел ко мне подступиться. Главное его достоинство – недосягаем! Судьба берегла меня от заземлённости и всегда – от пошлости. Рафик стал моей тайной. О нём не знал никто.

Перелом в учёбе наступил на третьем курсе. После каникул состоялось курсовое собрание, все делились впечатлениями. Выступала и я, рассказывала о музее Н. Островского в Сочи. Присутствовал на нём наш куратор Григорий Евсеевич Тамарченко. (Кураторами были оба супруга: и Анна Владимировна, и Григорий Евсеевич. Но в этот раз был только он.)

Вскоре после собрания помню наш с ним разговор в тёмном коридоре на втором этаже возле лестницы. У меня вырвалось отчаянное: «Григорий Евсеевич, оказывается, я ничего не знаю!» Это «открытие» я сделала, вернувшись из поездки. «Как сон пустой» прошли два года. Мне казалось, мои однокурсники ушли далеко вперёд… У нас была целая толпа отличников, но я утратила здесь этот статус и смотрела снизу вверх на Валю Догмарову, на Лёлю Логиновскую, на Милу Левину, на Надю Зеленскую, на Розу Подольскую… Все они казались мне очень умными, до них и рукой не дотянуться…

И тогда, у лестницы, Григорий Евсеевич рассказал о себе, как он, даже не закончив семилетку, поступил в ЛИЛИ (Ленинградский институт литературы и искусства), потому что друзья его старшего брата Давида занимались литературой. Он вспоминал, как ему было трудно, какое чувство горечи и печали пережил он на первых порах – и закончил: «Но теперь я сумею узнать всё, что захочу!»

Очень важный для меня разговор. Ни Григорий Евсеевич, ни я не подозревали, к каким последствиям он приведёт.

Я «включилась», наконец, в учёбу. Жизнь полна до краёв. Утром ежедневные лекции, после них – занятия в читальном зале университета, в Белинке, а по вечерам и в паузах между учёбой либо ко мне приедет кто-нибудь из друзей, либо я еду к ним в УПИ.

Дружба, родившаяся в 10-м классе, развернулась на все пять лет учёбы в вузе. Она была для меня настоящей «отдушиной».

Наша компания – система открытая, в неё постоянно вливались новые люди и застревали в ней. «Заводилами» были мы с братом Геннадием. Нам было от восемнадцати до двадцати четырёх лет, пока «кипела» эта молодость.

Постоянно рождаются новые идеи, планы, а сколько путешествий! Вернувшись с юга, я «заразила» туризмом многих на нашем курсе и за его пределами. Почти каждую субботу-воскресение – походы, и в дождь, и снег… Потом к нам примкнут ребята из УПИ.

Что мне дало общение с этими юношами? Я научилась видеть в них таких же, как мы, людей. Ведь, начиная с 5-го класса, мы учились в женской школе, и мальчиков надо было открывать заново. Никогда-никогда я не смотрела на них, как на «женихов» и тем более как на «любовников».

Товарищество! Какое магическое слово! Гена Семёнов, Гера Ярцев, Виктор Рябов, Слава Рябов, Володя Дударев (пусть земля ему будет пухом), Рита Татаурова, Ира Федодеева, Борис Сторожев… и много-много других.

У дружбы, у товарищества особая аура, особая форма неэгоистической любви. Её не следует путать ни с чем!

Студенческое братство! Я верна ему и сегодня! Я счастлива, что у меня это было. Это навсегда.