Вдруг он резко остановился и посмотрел Феликсу прямо в глаза. Установив зрительный контакт с фокусником, Феликс похолодел. Ему стало не по себе, и он медленно поднялся с места. Фокусник поманил его рукой, будто приглашая стать участником следующего номера. Феликс хотел развернуться и уйти, но тут его окликнул знакомый голос с задних рядов:

– Эй, парень, ты закрываешь мне весь вид!

Феликс вздрогнул и повернулся. Там сидел бакалейщик с соседней улицы, который недавно пропал и которого все разыскивали.

– Как вы здесь… – начал было Феликс, но осекся. Люди, которых он сначала не заметил – и были ли они вообще до этого? – начали появляться в разных местах и заполнять ряды. Кресла вернули свой красивый бархатный лоск, дыры в полу начали затягиваться, а потолок, через который было видно небо, снова стал целым. Сцена восстановилась, а человек преобразился: невероятной красоты, с тонкими длинными усами, в черном фраке, блестящих туфлях и с лакированной тростью в руках.

Он стоял на сцене и манил Феликса к себе. Феликс Сандлер огляделся – все места были заполнены. Мужчины во фраках с ухоженными дамами и детьми, одетыми по моде, которая была популярна еще до войны, сидели на своих местах и безмолвно смотрели на него. Они будто бы недоумевали, почему он еще стоит и не идет к сцене, свет прожектора выделил фигуру Феликса, и у него не осталось выбора, кроме как подняться на сцену. Музыка вновь заиграла. Фокусник все так же ожидал его, протягивая руку. Он подошел и вложил свою руку в руку в белой перчатке.

Лучезарно улыбнувшись, фокусник сказал:

– Не волнуйся, Феликс, ведь вся наша жизнь – это всего лишь один большой фокус!

Феликс Сандлер еще не знал, что утром того дня, когда он вышел на работу в кафе, где подавали ароматный кофе и круассаны с джемом, его сбила машина.

Голос. Что он говорит? Обрывки фраз витают в воздухе. Голоса, они становятся все громче и громче. И эта боль.

– Виновен! – звук разбивающегося стекла. Я очнулся. Вокруг тьма.

Где-то читал, что глаза привыкают к тьме постепенно. Я стал ждать, и действительно через несколько минут уже мог рассмотреть очертания комнаты. Смутные очертания двери, стол, на котором что-то блестит. Окно. Надо понять, где я. Мысли кружились в невероятном круговороте. Я подошел к окну. Хм, странно: на улице ночь, автострада, машины едут, но ни одного звука сюда не долетает. Что-то я не припомню такого места в Нью-Йорке… Стоп, Нью-Йорк. Уже что-то есть. Надо попытаться вспомнить остальное.

Подошел к двери, она закрыта. Пару ударов ничего не решили, заперта наглухо, не выломаешь.

– Эй! – собственный голос прозвучал в этом глухом месте очень странно, и я на секунду умолк.

– Как же мне это раньше в голову не пришло? – спросил себя я и продолжил: – Тут кто-нибудь есть?

Ответа не было.

После нескольких попыток открыть дверь я подошел к столу и взял в руки блестящий предмет. Это оказался флакон без этикетки. Что-то в нем настораживало. Мутное стекло, темная жидкость, крышка. Ладно, это можно оставить до поры до времени. С глухим стуком флакон опять оказался на столе.

Еще где-то час я потратил на обследование комнаты. Стучал в дверь, кричал, потом подошел к окну. Резкий удар ногой не решил дела, более того, там даже не проступило не единой трещины. Гладкая поверхность. И тут я заметил странную деталь: окно было чистым до блеска и прозрачным, но… комната в нем не отражалась. Странно. Внезапно подступила невероятная жажда, в горле тут же пересохло.

Не знаю, как другие, но лично я решил, что не мешало бы осушить флакон. В голове резко закружилось. Я медленно подошел к флакону и открутил серебряную крышку. В нос ударил резкий запах, я облизал пересохшие губы и влил в себя все содержимое флакона.