«Увы, нам не всегда получается действовать, как считается полезным и нужным, – ответил учитель и К. почему-то показалось, что эти двое будто отрепетировали своё разговор заранее, настолько хорошо и складно они говорили, назубок выучив свои роли, – мои руки были связаны обещанием господину старосте. В отличие от этого господина, который ни в грош не ставит сельскую администрацию в лице уважаемого старосты или меня, и ведёт себя так как ему заблагорассудится, забыв про все свои обязательства, которые он нам дал совсем недавно».

«Прошу меня извинить, – сказал К. вежливым тоном, ссорится ещё раз с ними обоими ему сейчас не хотелось, – я… – Он на секунду задумался и решил ограничиться самой маленькой по возможности ложью, которую можно было употребить, – я был болен весь прошлый день и сегодня только встал на ноги. Но я готов прямо с завтрашнего утра или даже сегодня с вечера, – добавил К., – снова приняться за работу».

«А, так, значит, вы всё это время болели? А лицо вы себе разбили, видимо, тоже во время болезни?»– деланно удивился учитель и повернулся к Гизе с такой гримасой, как будто К. в своих безусловно лживых словах достиг пределов своей наглости.

«Он совсем изолгался», – фыркнула надменно Гиза в ответ, поправляя меховой воротник своей шубы.

«Значит ты болел?» – уже громовым голосом повторил учитель, разворачиваясь обратно и К. быстро сообразил, что его попытка обмануть сразу двух опытных школьных работников – тех кто из года в год привыкал изобличать шкодливых учеников с их проделками, и кто только по тону и дрожанию голоса юного обманщика, мог легко определить насколько тот заврался – такая попытка неизбежно потерпит неудачу; хоть К. был совсем и не юн не малоопытен, тягаться в этом сразу с двумя учителями ему явно было не под силу. Поэтому К. решил не усугублять свою вину дополнительной ложью, тем более, что он сразу подметил, как учитель снова обращается к нему на «ты». Это служило явным знаком того, что тот до сих пор считает его своим подчинённым – отбившимся, конечно, немного от рук – но всё равно ещё безусловно пребывающим в орбите его учительской власти. Поэтому К. решил пока не сопротивляться их натиску, тем более, что против двоих людей уверенных в своей правоте это было ещё и тяжело. Так что он снял шапку, молча упёр взгляд в землю, словом, принял вид мрачного раскаяния.

«Так, значит, ты решил не только прогуливать службу, – подступил ближе к нему учитель, заметив, что К. перестал ему сопротивляться, – но и ещё заведомо лжешь сейчас нам с фройлян Гизой, пытаясь скрыть свою нерадивость?»

«Да, он похоже, пьян, – поддержала учителя Гиза, упоминая К. только в третьем лице, как будто обращаться к нему напрямую, было ниже её достоинства, – вы посмотрите только как он стоит весь расстёгнутый и без шапки».

К. растерянно посмотрел на свою шапку, которую он держал в руке, и безропотно нахлобучил её себе на голову. Но Гизе, похоже, этого было мало и несмотря на своё презрение, она сделала шаг к К. – он с удивлением, обнаружил, что Гиза на полголовы выше его – и с надменным видом, но склоняясь всё ниже и ниже, застегнула ему пуговицы на пальто сверху донизу, как наверное, по привычке делала сотни раз со своими разбаловавшимися учениками. Странная теплота вдруг разлилась в ответ по его телу. И это впечатление было столь сильным, что К. и вправду, почувствовал себя вдруг неугомонным школьником, которого только что поймала за очередной проказой строгая учительница. Ещё немного и она прикажет привести ему в школу своих родителей, подумалось К. Долго же ей придётся их ждать!