Ната потерла лоб. Нужно одеваться. Сейчас приедет муж. И никуда она его одного больше не пустит. Еще не хватало, чтобы без нее они с Темкой натворили каких-нибудь глупостей…

Ната вдруг подумала о Прасковье Степановне. О том, как она сидит в темном холодном доме, смотрит на часы и ждет мужа. Как медленно передвигаются стрелки, когда его нет. И как быстро они бегут, когда ее Нестеров с ней. А без него с ней рядом собака. Ната будто увидела, как Прасковья Степановна вытягивает руку из кучи наваленной на нее одежды и опускает к полу. Нащупывает собачью голову, гладит ставший костлявым лоб и твердые холодные уши. Разве это правда, что, когда овчарка расслаблена, уши у нее не стоят, а опускаются, как сочни для пельменей? Ната подумала: правда. Она сама видела, когда овчарки сидят в покое дома со своими хозяевами, уши у них опускаются по бокам головы. И мгновенно снова поднимаются при любом постороннем звуке.

Она вдруг сказала:

– Дим, давай заведем собаку?

Они уже ехали по ночной Москве. Как это проскочило мимо ее сознания, как Димка пришел, как она отдала ему деньги, заперла дверь квартиры и вышла вместе с ним из подъезда… Вот что значит – задуматься.

Димка не выдержал, повернул к ней голову.

– Мать, ты с ума сошла? Ну, очень вовремя.

Она вздохнула, посмотрела в окно. Ей показалось, что вдоль дороги по темному тротуару бежит чья-то мягкая четвероногая тень.

Конец ознакомительного фрагмента.