Запёр на себе шефа по долгожданному адресу. Приставил к двери, как половик, который тот позавчера не так вытряхнул, как хотелось бы жене. Представил единоутробную шефовую супругу, орущую с балкона. Позвонил в дверь. И бегом-бегом на этаж ниже. Прислушался. Тишина. Поднялся на цыпочках еще раз. Позвонил. Ш-ш-ш-шмыг-г-г-г на пятый и затих. «Кто там? – Глухой голос из-за двери. – Валера, это ты?» И от этого голоса Валера мгновенно превратился в сказочного принца! Абсолютно трезвого и никогда не пьющего ничего, кроме кефира, мужа. «Олечка, это я, дорогая». Прям, Гвидон пушкинский, а не бревно, которое таскал на себе Гоша с одиннадцати вечера. Щелк. Скр-р-р-рип. Ах ты, скотина! Я уже все морги обзвон… Да я, Оль… Марш в дом! Хлоп-п-п-п! Фу-у-у-у-у-у. И Гоша – нет, не тенью, дымом – спустился по стене подъезда к выходу, прекрасно понимая, что через два часа ему нужно быть на работе, а его Танюха, конечно же, всё поймет и посмеется вместе с ним. А потом прижмется к его плечу и скажет. «Молодец ты у меня, Гошенька! Я горжусь тобой. Ну как тебя не любить?»

Известная восточная мудрость гласит: не приведи бог нам жить во времена перемен. А мы жили. И живем. И эти времена перемен закалили нас настолько, что нам уже ничего не страшно. Мы были приучены ко всему. К эквилибристике по головам очередей в магазин во времена сухого закона. К борьбе с нетрудовыми доходами, когда подвезти соседа на своем родном «запорожце» являлось уголовным преступлением. Когда государству становилось особенно скучно, оно заставляло нас обменивать купюры в три дня, опять же давясь в очередях. А уж когда совсем было невмоготу, то вдруг обьявлялся, как черт из табакерки, загадочный ГКЧП. И так по кругу, начиная с 1917 года. Так что мы были готовы ко всему.

Кто-то перемены в стране пережидал на старом рабочем месте и ждал чуда. Кто-то менял профессию и вместо фортепиано садился за баранку КамАЗа. Кто-то бросал преподавать в школе и выходил на рынок продавать своим бывшим ученикам жвачку и сигареты. Это было! И в этом не стыдно признаться. Стыдно это не признавать. Гоша тоже сменил работу. Учитывая его боевое прошлое, взяли его в ОМОН. Ни много ни мало. А почему нет? Всё при нем. Навыки. Опыт. Здоровье. Отличные характеристики как письменные, так и устные. Орден опять же. И, как и следовало ожидать, Гошу полюбили и в ОМОНе. И не только бойцы-соратники. За обаятельную леопольдовскую улыбку полюбили его все женщины местного ГОВД, от полковницкой секретарши и до уважаемой во всем городе и его окрестностях главбухши этого самого ГОВД, женщины мудрой и красивой, несмотря на свой пенсионный возраст. Ой, Гошенька! Как вы на сыночка моего похожи! Тоже за речкой был. Там и погиб Коленька-то мой. И полюбила она Гошу, как родного сына. Как родного Коленьку – со всеми вытекающими. То пирожками домашними угостит. Сама пекла сегодня всю ночь, Георгий Петрович. Попробуйте вот эти, с маком. То, озираясь и оглядываясь, сунет ему тайком фляжку. Настойка моя, Гошенька. На грецких орехах. Дома попробуйте с Таней. Коленьку помяните. Годовщина сегодня. То…

Короче, где-то на третьей неделе Гошиной этой службы сидят бойцы ОМОНа в пятницу вечером на дежурстве. Кто чем занят. Телефонов сотовых тогда еще не было, так что… Скукотища, стало быть. И вдруг на пульте загорается красная лампочка. Та самая. Самая что ни на есть тревожная! Вызов! Из ресторана «Дружба». Вперед, ребята!.. Попрыгали в автобус со всей амуницией. Каски-маски-щиты-дубинки. А этот ресторан был у местного ГОВД далеко не на лучшем счету. Там что ни выходные, то драки и разборки. Дружба, одним словом. Так что дело привычное. Подлетают к ресторану. Всё, как учили. По всем правилам омоновской науки. Влетают, как в боевике Егора Кончаловского «Антикиллер». Со звоном вылетают в окнах рамы. Летят, трассируя над паркетом, с грохотом в зале двери. Стоя-а-а-ать! Столы разлетаются по углам. Со столов объедки-закуски летят по стенам. Паника. Визг. Рев. Мужиков без разбору мордой в пол. Женщины сбиваются в беспомощную стайку в центре зала. Как учили!..