Читайте классиков, господа, там вы найдете многие ответы на вопросы, которые никогда себе и не задавали.

Василий Михайлович Алексеев в свое время писал, что китайская классическая поэзия есть сплошная история подражаний, поэтому в подражании канону нет ничего «ученического» в негативной коннотации. Кто-то может говорить об этом как о какой-то «вторичности» сюжетов или аллюзий, метафор, использованных из текстов более ранних авторов. Но, к примеру, только у одного Ли Бо (Бая) насчитывают более тысячи фрагментов чужих текстов, но кто посмеет назвать Ли Бая подражателем, а его стихи – «произведениями, не имеющими художественной ценности». Хорошо, пример гиперболизирован, но если подход к приемам заимствования един для всех поэтов, то и предъявление таких претензий к авторам канси первых императорских антологий несколько необъективно. Я для себя всегда называю это «перекличкой поэтов», хотя в китайской поэзии это называют «дяньгу», а в японской – «хонкадори». Для каждого поэтического приема есть ряд рекомендаций, что считать допустимым с эстетической точки зрения заимствованием, а что нет.

А для тех, кто продолжит упорствовать в своем заблуждении, приведу рассуждения одного из самых уважаемых мною русских писателей Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина: «Значение второстепенных деятелей науки и литературы немаловажно. <…> Каждая школа имеет своего мастера, и своих подмастерьев, и своих чернорабочих, но критика, конечно, была бы не права, если одних мастеров признавала подлежащими ее суду, а писателей, идущих по их стопам, оставляла в забвении. <…> …пренебрежение к подражателям может сделать ущерб самому критическому исследованию в том отношении, что оставит без разъяснения те характерные черты школы, для изучения которых подражатели предоставляют материал гораздо более разнообразный, нежели сами образцы». (Собрание сочинений в 20 тт. Т. 9. М., 1970. С. 343-344).

Так что считаю, что критика незаслуженно пренебрегла тремя императорскими антологиями канси и без внимательного исследования, разбора и сравнения удачных, а порой, наверно, и не совсем удачных, подражаний китайским оригиналам лишила рядовых любознательных читателей возможности проследить без пробелов и изъятий весь путь трансформации китайской поэзии при формировании японской поэтической традиции. Надеюсь, что новые исследования в этой области не заставят себя долго ждать.

Тем более, что буквально недавние, 2017 года и позже, публикации Артема Игоревича Кобзева и Наталии Александровной Орловой позволяют этой надежде иметь под собой объективные основания, это я сейчас говорю о критическом переосмыслении и уточнении позиций в отношении научного и переводческого наследия уважаемого Льва Залмановича Эйдлина.

Почему всегда неизменно пишу «уважаемый» – потому что, в отличие от значительного числа «переводчиков с китайского», Лев Эйдлин знал язык и мог читать произведения в подлиннике. Это был его принципиальный выбор – отказаться от использования рифмованного перевода. Поэтому меня не может не радовать стремление современных исследователей поэзии Китая перевести заново все уже имеющиеся переводы, но зарифмовав их при этом.

Пожалуй, единственное пожелание: переводите тексты самостоятельно, не пользуйтесь переводами Эйдлина, лукаво называя их «подстрочниками», сделайте собственный подстрочник, уважайте чужой труд.

Для интересующихся отмечу, что все переводы, личные прочтения стихов китайских и японских авторов, о которых говорю в этом эссе, выполнены мною лично, на каждый стих имеется файл, где подробно изложено, какой филологический, лингвистический и культурологический материал использовался. Переводы других авторов использовались и используются только в целях наглядности при обсуждении вариантов прочтений и интерпретаций.