– Мама, сядь, пожалуйста. – попросила Яна. – Я должна спросить у тебя одну вещь. Не обижайся, пожалуйста. И не лги ради моего спокойствия. Это правда, важно.

– Что случилось, Яночка? —непривычно тихо спросила Лидия Семновна.

– Как я к вам попала, мама? Только не отшучивайся про капусту и аистов.

– Почему ты спрашиваешь, Яна?

– Я была у психолога. Меня мучает один и тот же сон. Женский плач за стеной, крики. Я должна помочь, но я не могу пошевелиться. Врач предложил гипнотерапию, и я согласилась на один сеанс. Под гипнозом я рассказывала странные вещи. Такого никогда не могло произойти ни с тобой, ни с папой. Пожалуйста, скажи мне, что врач- шарлатан, и я успокоюсь.

Лидия Семеновна с трудом встала и поставила чайник обратно на плиту. Потом вернулась к столу и тяжело опустилась на стул рядом с дочерью.

– Нам говорили, что ты вряд ли заговоришь после такой травмы. А я молилась. Молилась, чтобы моя девочка выжила, чтобы заговорила, чтобы умненькой-разумненькой была. И Господь меня услышал. Сначала ты глазки открыла, меня узнавать стала, все за руку держала и плакала, когда я уходила. Потом заговорила. Мне все говорили, какое чудо – ваша девочка. Я так привыкла, что ты моя, по-другому и думать не могла.

Яна до крови прикусила губу. Хотелось кричать. Ну почему? Почему?

– Когда я тебя впервые увидела, ты по перрону шла. Ноябрь, холодно, снег срывался, а ты в одном платьице и носочках, на плечах какая-то куртка старая. Явно с чужого плеча. Я тебя на руки схватила, вижу надо лбом сплошное кровавое месиво. Знала бы, кто ребенка так, на месте убила бы. Начальник поезда- понимающий мужик был. Отправление задержал, милицию вызвал и скорую. Тебя сразу на стол и оперировать. Милиция потом несколько раз приходила и в больницу, и к нам домой. Дело открывали, искали твоих родителей. Но они словно сквозь землю провалились. Я тогда всех кого могла, подключила, чтобы тебя не отдавать. Благо тетя Фая у нас в органах опеки работала. Она правда решила, что у меня после того как моего младшего сына Лешеньки не стало, мозги съехали, и я в тебя вцепилась. И Тоша вначале так думал. А я тебя как на руки взяла, поняла, моя дочь, никому – не отдам.

– Прости меня, мама. – Яна обняла мать. – Пожалуйста, прости.

– За что мне тебя прощать, доченька? – спросила Лидия Семеновна. – Ты пойми, не вернулась за тобой мать твоя, значит, нет ее в живых. Ты хоть и побитая была, но платьишко все вышитое, вручную вышитое. Пропойцы такое своим детям не надевают. Значит, любимая ты была… Я все боялась, вот так постучится однажды в калитку женщина и скажет, отдавай мою дочку. Она и постучалась, только к тебе, а не ко мне. Не ищи лиха, Яна. Лучше свечку за ее душу поставь.

Яна осталась ночевать у родителей. Она лежала без сна и знала, что за стеной так же не спит мама. Ее родная приемная мама. И так же тихо плачет, как ее забытая родная. Что же делать? Оставить? Не вспоминать? Как быть дальше?

– Мам, а как называлась та станция? – за завтраком спросила Яна. Лидия Семеновна молчала и пила чай. – Мам, не молчи, пожалуйста. Я обещаю тебе, что ничего не изменится. Я никогда не перестану любить вас с папой и никуда от вас не денусь. Но …я хочу попробовать узнать, что случилось тогда.

– Яна, милиция ничего не нашла спустя несколько дней. А ты хочешь выяснить что-то через тридцать лет?

– Да. И прошу мне в этом помочь. Пожалуйста.

…Карина Лихачева грустила. Психолог вместо того, чтобы поставить подруге мозги на место, кажется, вдохновил ее поиграть в частного сыщика. Иначе как объяснить тот факт, что вместо того, чтобы корпеть над новыми приключениями Родиона Смолина, госпожа Белова в брошенной деревне ищет петушка на палочке и просит не звонить ей по пустякам?!