-- Тебе совсем плохо, сынок?
Я совершенно не понял, с чего она сделала такой вывод, но замялся, понимая, что нечто в моих словах ее насторожило. Я и не знал, что ответить, поэтому просто встал и попытался пройти к дверям. Через два шага у меня так сильно закружилась голова, что я схватился рукой за стол, чтобы не упасть. Женщина подсунулась мне подмышку, принимая на себя часть моего веса и приговаривая:
-- Осторожней, сынок, не торопись. Сейчас, потихонечку, полегонечку…
Она вывела меня за порог, и на мгновение я захлебнулся солнечным светом и отчетливо-морским вкусом воздуха. Аккуратно поддерживая и направляя меня, женщина свернула за угол и в десяти шагах, дальше по тропинке, я увидел вожделенную будочку дачного туалета.
-- Дальше я сам.
Она не спорила, но когда я вышел, стояла на том же месте, терпеливо дожидаясь. Здесь, на свежем воздухе, я почувствовал и кислый запах пота от собственного давно немытого тела, и вонючие нотки ночной рвоты, и весомый перегарный выхлоп.
Кроме того, в туалете я обнаружил, что на мне кроме рубахи длиной до середины бедра больше нет ни одной нитки. Ни брюк, ни шортов, ни, даже, обычных трусов. Подходить к женщине совсем близко я постеснялся. Мне показалось, что ее стошнит от моей вони. Нельзя сказать, чтобы я чувствовал себя совсем здоровым, но я не падал, голова кружилась вполне умеренно и я рискнул:
-- Мама, я бы помыться хотел.
Женщина среагировала так же странно, охнула и посмотрела на меня почти с испугом, потом торопливо закивала головой.
-- Сынок, ты вот здесь сядь, я тебе сейчас все соберу.
7. Глава 7
Возле угла дома стояла небольшая древняя лавочка – обычная деревенская лавочка, чуть выщербленная от дождей и непогоды, с посеревшим от возраста деревом. Я уселся, стыдливо подоткнув рубаху, а женщина вернулась в дом.
Сидел, жмурился на солнце, осматривая почти обычную деревенскую обстановку дворика. Пара небольших сараюшек, за туалетом я видел загончик, где копались довольно крупные курицы, дощатый выцветший забор, отгораживал нас от соседей, а вот на нем, на каких-то странноватых крючках, была развешена крупная рыболовецкая сеть. Судя по запаху моря, она здесь совсем не лишняя.
Во дворе были заметны некоторые следы запустения. Дорожка, ведущая к туалету и куриному загону, покрыта слоем грязи, хотя когда-то была выложена подобием каменной плитки. Дверь одной из сараюшек покосилась и держалась только на одной петле, а вместо второй была подвязана какая-то тряпочка. Похоже, раньше у дома был хозяин, возможно, муж этой женщины. Может они разошлись, а может он и умер.
Было нечто, что не давало мне расслабиться полностью и почувствовать себя дома – растительность. Часть травы во дворе была обычной, зеленой, пусть и непохожей на ту, что росла у нас.
Другая часть сорняков, растущих вдоль дорожки и пробивающихся между каменных плит, имела яркий оранжево-бордовый оттенок. Около забора, самого обычного, распластался жутковатый куст с минимальным количеством листвы, зато покрытый кошмарными колючками длиной сантиметров пять-шесть каждая. На нем небольшими гроздьями висели сморщенные, коричнево-зеленые плоды. Я смотрел и совершенно отчетливо понимал – это не земные растения.
Кряхтя, как старый дед и цепляясь за стену дома, я влез на лавочку, с любопытством оглядывая местность. Она довольно резко шла под уклон, спускаясь к берегу моря. Похоже, здесь район для бедняков. Соседские дома выглядели еще меньше, чем мой, да и слеплены были кое-как.
Зато километра через три вправо от нас виднелась роскошная городская площадь с фонтаном и что-то напоминающее дворец. Пятна довольно густой зелени местами прерывались растениями каких-то невообразимых оттенков.