Законы Ньютона Сергей Орст

– Где твои семнадцать лет? – спрашивал Владимир Высокий в своей песне.

Мои – в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом, когда я трепетным юнцом едва окончил школу, сдав выпускные экзамены, и поступил в Университет. Был конец жаркого июля. Я выдержал всю эту неимоверную нервотрёпку и узнал, что теперь принадлежу студенческой братии. Моя фамилия красовалась на листке со списком, криво приколотом слегка ржавой канцелярской кнопкой к деревянной доске в холле корпуса приёмной комиссии. Будучи на седьмом небе от гордости за самого себя, я не забывал благодарности к тем, кто помог мне в этом.

Помню, как, примчавшись домой, я схватил трубку телефона и стал накручивать наборным диском знакомый номер. В трубке шли длинные долгие гудки.

– Ну, где же ты? – бормотал я. – Куда же ты ушла?

Никто не поднял трубку на том конце. Тогда я набрал номер маминой работы. Попросив к телефону свою маму, я с нетерпением и радостью сообщил ей свою новость. Мама облегчённо выдохнула на другом конце провода, сказав, что мы вечером устроим праздник.

Наскоро попив воды и засунув в рот кусок хлеба с колбасой, я переодел сухую рубашку, схватил свою спортивную сумку и вылетел из дома. До её дома надо было ехать полчаса на автобусе. Меня не смущало, что она была не дома. Я знал, что дождусь её возвращения.

Выйдя на проспект, я посмотрел вдаль и не увидел никакого автобуса. Меня так распирало изнутри радостью, что не мог стоять и ждать на остановке. Я быстро пошёл вдоль проспекта по направлению к её дому, в надежде, что автобус меня догонит и быстро примчит.

Дома у неё никого не было. Ничуть не расстроившись этому, я вышел во двор и сел на лавочку возле детской песочницы. Там возилась пара малышей с совочками и формочками. Две бабушки этих малышей сидели на другой лавочке и о чём-то оживлённо говорили. Они периодически поглядывали на своих внуков в песочнице и продолжали свои важные разговоры.

Я посмотрел на часы, подаренные мне мамой ещё на шестнадцать лет. Было три часа дня. Светило солнце и было весьма жарко. Немного заскучав в ожидании её, я решил почитать. Бережно вынул из сумки обёрнутую книгу, взялся за закладку и раскрыл. Однако вдруг меня посетили воспоминания, а мой невидящий и рассеянный взгляд скользил то по раскрытой странице, то по мелким камушкам под ногами, то по малышам в песочнице. Я стал вспоминать пройденный этап жизни и ту, появившуюся в моей судьбе на излёте этого важного этапа.

С самого детства меня интересовала наука. Может, это было несколько странно, но ни мои родители, ни родители родителей не имели отношения к науке. Рос я в самой обычной советской семье, которая жила от зарплаты до зарплаты. Учился в школе хорошо, но это в среднем. По гуманитарным предметам учиться мне было тяжело. Особенно трудно давались история, литература и ОСГП. Сейчас мало кто помнит эту дикую аббревиатуру, а это всего лишь Основы Советского Государства и Права. Ну, и понятно, тогда в моей стране ещё не началась перестройка, которая, в итоге, свела на нет все подобные учебные дисциплины. Тем не менее, даже по трудным предметам я занимался старательно и хорошо. Вот моя тяга к наукам и привела меня в Университет на факультет физики, потому как грезил открытиями, жаждал что-то найти, что-то очень важное, эпохальное.

Вопреки стереотипу, я не был очкастым «ботаником». В школе у меня было много друзей и недругов. Порой дрался, как и другие пацаны, получая за это «неуд» по поведению. Посещая секцию по самбо при школе, я был физически довольно крепким парнем, но при этом радовал учителей точных предметов своими знаниями. Правда, в выпускном классе учительница алгебры поставила меня на место, влепив в первом полугодии двойку. Она мне сказала, что я обленился и перестал работать по её предмету. Вот и получил. Она была права, я расслабился. Если из-за этой двойки у меня выйдет плохая оценка в аттестате, то прощай Университет. Взявшись за голову, в аттестате у меня теперь стояло «отлично».

Весь последний учебный год я ходил на подготовительные курсы при Университете. Они были по вечерам, и я возвращался домой весьма поздно. На курсах было много ребят из разных школ, стремящихся поступить, но совсем не было девушек. В том возрасте я уже всерьёз засматривался на противоположный пол, но был страшно стеснительным и нерешительным в общении с ними. Начиная где-то с восьмого класса, я влюблялся в своих одноклассниц, но эта первая влюблённость была тайной, и о ней никто не знал. Моё отношение к девочкам всегда было даже слишком уважительным и с острасткой. Не обидев в своей жизни ни одной девочки, я не понимал своих сверстников, которые обращались с девочками, а потом и с девушками пренебрежительно, иной раз, неуважительно и даже грубо. Меня это дико коробило. Для меня девушки были какими-то возвышенными, чуть ли не божественными существами, которые могут, если захотят, снизойти до общения со мной.

Никто специально не учил меня отношениям с девушками, я черпал это из книг, из тех правильных книг, которые должен прочесть каждый молодой человек. Однажды мне даже довелось подраться с каким-то старшеклассником, который, по моему мнению, оскорбил на моих глазах девочку из младших классов. Получив тогда от него по полной программе, я залечил свои ссадины и пошёл в секцию самбо.

По всем этим причинам, подходя к взрослой жизни, я смотрел на любую барышню, как на возможную кандидатку в свои жёны. Однако ни одна из встречавшихся на моём пути девушек, на эту роль не подходила. Мне хотелось встретить спутницу жизни, единомышленника, а не просто иметь рядом красивую пустую обёртку. Мечтал встретить ту, которой я смогу безмерно доверять и ту, которой буду бесконечно восхищаться. Вероятно, подобные, если так можно сказать, требования были продиктованы большей частью книгами и литературными героинями. Конечно, я тогда идеализировал, но кто не мечтал о таком в юности?

Однажды зимой, задержавшись на курсах, я выходил из здания Университета позже всех из своей группы. Мы с преподавателем обсуждали какую-то важную научную тему, не помню точно какую. Уже надев куртку и проходя на выход, я заметил в отражении в зеркале ЕЁ лицо. Она одевалась, прихорашиваясь, поправляла голубую вязаную шапочку. Чем именно привлекла моё внимание эта девушка, я так и не понял, но, остановившись как вкопанный прямо посреди холла, я уставился на неё. Она заметила меня в зеркале и обернулась, вопросительно и несколько сурово глядя на меня. Я страшно смутился, опустил глаза и быстро покинул холл через входную дверь. Отойдя в сторону, я зачем-то решил проследить за ней. Она вышла на улицу в свет тусклых фонарей, направившись к метро, а я проследовал за ней на большом расстоянии. От меня не ускользнула изящность её походки и стройность её фигуры в драповом подпоясанном пальто. Войдя в метро, я увидел её голубую шапочку, уходящей в потоке людей на эскалаторе. Замешкавшись у турникета с пятачком для оплаты, я сначала выронил его из пальцев, а тот покатился по каменному полу. Всё-таки догнав его, я сунул беглеца в щель турникета, но автомат никак не хотел проглатывать мои пять копеек с первого раза. Я бежал по эскалатору вниз и даже получил замечание от дежурной по громкой связи за нарушение порядка в метро. Вот тогда я потерял ту девушку из виду.

На следующей неделе, я намеренно просидел в холле Университета, надеясь вновь увидеть её. Но она не появилась, и меня выгнали прочь, когда закрывали корпус на ночь. Я стал задерживаться каждый раз, когда был на курсах. Почему-то я очень хотел увидеть её снова. Опять я влюбился. Тайно. Безответно. Она мне снилась по ночам в своей голубой очаровательной шапочке, а я всё ждал и ждал её в холле по вечерам.