— Нет! — завопила, испепеляя преподавателя взбешенным взглядом. — Конечно, нет! Я любила вас! Действительно любила! Но все в прошлом, ясно? Я… я живу дальше! Прислушиваюсь к вашим же советам – переключаюсь на других парней! На ровесников!

— И как? — его горячие ладони легли поверх ее кулаков. — Помогает?

«Черта с два! Но ты никогда об этом не узнаешь!»

От переизбытка чувств она крепко зажмурилась.

А когда вновь посмотрела на мужчину снизу вверх, замерла, точно кролик перед удавом.

Лена вздрогнула. Прямо в жар ее кинуло.

Секунда. Другая. Третья. Затем…

Лихорадочный поплывший взгляд глаза в глаза.

Удар сердца. Взмах ресниц. Утробный рык. Рывок.

Сложно сказать, кто поддался наваждению первым.

Но факт остается фактом: с отчаянным стоном они набросились друг на друга, как два оголодавших безумца. Жалящие поцелуи причиняли легкую боль.

Крепкие собственнические объятия лишали воздуха…

— Помогает? — услышала вновь требовательный голос Макарова.

И с ужасом осознала, что все еще стоит с закрытыми глазами!

А все, что сейчас «произошло» – не более чем плод ее богатого воображения!

«Это ненормально! Это совсем ненормально! У меня крыша едет!»

Распахнув веки, Белова шарахнулась от преподавателя, как черт от ладана.

Лишь отступив на безопасное расстояние, смогла выдавить из себя заносчивое:

— Еще как помогает! До сегодняшнего дня я о вас даже не вспоминала!

— Рад за тебя! — мужчина сжал губы в тонкую линию и чуть прищурился.

Ей бы, по-хорошему, прикусить язык. Но в душе творился страшный раздрай, и молчать она уже была не в состоянии. Обида и боль вырвались наружу едким замечанием:

— И вообще, Славик мне все про вас рассказал! Теперь я точно знаю, что достойна в этой жизни немного больше, чем… разведенного мужчину с ребенком от первого брака и любовницей, проживающей с ним под одной крышей!

Его взгляд был острым, точно нож.

Окатив Лену улыбкой, от которой в венах стыла кровь, Виктор Эдуардович ядовито хохотнул:

— Само собой, Белова! Само собой!

***

Сердце сжалось в груди до предела от осознания простой и чертовски болезненной истины:

«А ведь он ничего не отрицает! Не отрицает, что живет под одной крышей с той темноволосой курицей! О, черт! Только бы не разреветься…»

Заморгав часто-часто и пытаясь избавиться от комка в горле, Лена скользнула безразличным взглядом по кафедральной стойке с документами.

«Не плачь! Не вздумай! Не смей! Дыши! Вот так… Вдох. Выдох. Еще! Один. Второй. Третий. Я справлюсь! Я со всем справлюсь! Мне плевать!»

Но увы! Все ее попытки остаться равнодушной канули в бездну.

Померкли на фоне такой простой, но такой жестокой фразы:

«Само собой, Белова! Само собой!»

После его слов кабинет погрузился в полнейшую тишину. Звенящую. Давящую.

Нарушаемую лишь их тяжелым дыханием и навязчивым тиканьем настенных часов. Пауза затягивалась. Неловкость множилась в геометрической прогрессии.

Казалось, даже воздух – и тот загустел от напряжения.

Нет. Она определенно не должна была чувствовать странное паскудное опустошение в душе.

Но… чувствовала!

Не должна была испытывать жгучую боль в области солнечного сплетения.

Но испытывала, черт подери!

Проявляла слабость и ненавидела себя за это.

Наконец, не выдержав эмоционального гнета, Белова прочистила горло:

— Я, наверное, пойду…

— Нет! — прозвучало коротко, но емко.

— Почему? Мы все уже выяснили!

Виктор Эдуардович оставался непреклонен:

— Что мы выяснили? Я так и не услышал ни единого внятного ответа на свои вопросы! Теперь к ним добавился еще один: какого дьявола Слава болтает с тобой о моей личной жизни? Он совсем обнаглел?

— Мне-то откуда знать? — пискнула возмущенно. — Сами у него спросите!