Бабуля подхватилась, полезла из-за стола.

– Куда, к кому? – не поняла я.

Забыла уже о ранее объявленных планах.

– Да к тем соседям, которые слишком любят ночные котлеты, – напомнила мне Трошкина, которая даже в школе обходилась без шпаргалок, одной природной памятью, и встала: – Я с вами, Мария Семеновна.

– Тогда я тоже, – засобиралась я.

– Вот и прекрасно, я останусь тет-а-тет с моей музой и немного поработаю, – обрадовалась мамуля.

Набиваться в компанию к ним никто не стал. Нет среди нас таких смелых, которые желали бы лично познакомиться с музой ужастиков.

Маленькая делегация, особый вес которой придавала бабулина палка, выдвинулась из нашей квартиры и направилась к соседней.

– Может, лучше я – по-английски? – мягко придержав бабулю перед чужой дверью, спросила Трошкина. – Вы уверены в своем немецком, Мария Семеновна?

– Деточка! – подбоченилась родная старушка. – В моем немецком был уверен даже Отто Генрихович Шольце, бывший военнопленный, успевший до отправки его на русский фронт окончить три курса Лейпцигского университета, где, между прочим, в свое время учился сам Гете!

– Тогда пардон. – Алка вскинула руки и отступилась.

Бабуля примерилась и поскребла своим посохом чужую дверь, сделав это настойчиво, но довольно деликатно – примерно как Гэндальф, впервые явившийся к Бильбо.

В ответ кто-то прошествовал по коридору увесистым твердым шагом, позволяющим догадаться, что в соседях у нас обретается явно не мелкий хоббит.

Точно: дверь широко распахнулась, и на пороге возник высокий крепкий индивид в полотняных штанах, с голым торсом и босиком.

Выглядел индивид… ничего себе так. Накачанный, плечистый, живот в кубиках. Светлые волосы несколько длинноваты и небрежно растрепаны. Ухмылка кривая, но веселая. Морда наглая.

Стеснительная Трошкина тихо ахнула, но нашу суровую предводительницу интересное зрелище нисколько не смутило. Не опуская посоха, нацеленного индивиду в левое колено, она стальным голосом пробряцала:

– Кошен си нахтс кейне кноблучкотелеттес! – что, если верить бабуле с ее хваленым немецким, означало «Не жарьте по ночам котлеты с чесноком!».

– Я понял только слово «котлеты», – признался индивид, не выглядя при этом удивленным. Как будто к нему то и дело являлись с ультиматумами на языке Гете воинственные старушки с эскортом симпатичных девиц. – Вы их продаете?

– Кого? – бабуля моргнула.

Мы с Трошкиной переглянулись, начиная получать от происходящего удовольствие.

Обескураженная бабуля – даже более редкое зрелище, чем загорелый мужской живот в кубиках. Память о таком можно хранить долго и передавать из уст в уста.

– Котлеты. – А вот индивид нисколько не смутился.

– Нет! Что за чушь? – возмутилась бабуля. – Мы не продаем котлеты! Мы категорически требуем, чтобы вы их не жарили!

– Почему же? – Кажется, индивид добросовестно старался разобраться. – Знаете, вот сейчас, когда вы об этом сказали, мне вдруг ужасно захотелось котлет. И именно с чесноком.

– И мне, – тихо призналась избыточно честная Трошкина.

– Рад, что у нас так много общего. – Индивид подкупающе дружелюбно улыбнулся, протянул руку и потряс ее лапку. – Я Роберт, а вы?

– Я Алла, – зарумянилась Трошкина.

– Инна, – представилась я, поскольку рука индивида уже самовольно состыковалась с моей.

– А я Мария Семеновна, – брюзгливо сообщила бабуля, сложив ладони на посохе так, что стало ясно: ручкаться с кем попало она не станет. – Вы немец, херр Роберт?

– Нет! – как будто даже устрашился индивид. – А вы?

– С чего бы? – удивилась бабуля. – С моим-то именем… А вот с вашим…

И она с подозрением прищурилась:

– Признайтесь, вы не планируете снова жарить эти жуткие бараньи котлеты с луком, чесноком и, я могу ошибаться, но, кажется, с паприкой?