– Андреич, кодируй её от водки и курева или идём разводиться к чёртовой матери.

Сева прибалдел.

– Её кодировать?

– Её, её, – голос мужика сорвался на крик, – совсем, шалава, разболталась!

Следом вошла рыдающая жена. Даже с первого взгляда было видно, как она сдала. На первом приёме сидела крутая, уверенная в себе женщина, а сейчас так зарёванное, затюканное существо. Зато мужик выглядел огурцом: прекрасный цвет лица, уверенный взгляд, командирский голос.

– Андреич, повторяю, сейчас ты кодируешь её от алкоголя и табака. Иначе развожусь. Всё – развод и девичья фамилия. Я не пью, не курю, а она, зараза, гульбенит напропалую.

Через полчаса, когда жена немного успокоилась, а муж, наконец, перестал угрожать разводом, выяснилась любопытная правда. Мужик, бросив пить, сразу поостыл и к курению. Наладился возить туристов по ночной Москве и деньги по тем временам огребал немалые. А так как время, отнимаемое пьянкой, освободилось, он занялся строительством дачи. Всё никак руки за пятнадцать лет не доходили. За три месяца он ухитрился почти перестроить дом. Но в быту стал совершенно непереносим. Раньше он был относительно тихим. Чувство вины давило на его мозжечок. То уснёт на коврике, не раздеваясь, то выхлоп от него как от самогонного аппарата, а то и, вообще, до дома не добирался – в гараже бичевал. Какие уж там нестираные носки, какая подгоревшая яичница. И вот, о чудо, он завязал. И тут же из него полезло дерьмецо. Я-то работаю, не покладая рук, я-то не пью, не курю, а ты меня одними яйцами кормишь. Я вынужден в одной рубашке два дня ходить. И тут в банке корпоративная вечеринка. И выпила-то она два бокала шампанского, и выкурила-то одну сигарету. И всё, скандал, муж её казнить будет. Всю ночь нотациями изводил, всю ночь алкоголичкой обзывал. А наутро – к доктору. Севе что? Сева объясняет: проблем с алкоголем и табаком у женщины нет, но если клиент настаивает. Клиент не просто настаивал, клиент аж ногами затопал. Когда всё уже закончилось, бедная женщина, подписывая последние расписки, еле слышно уронила: «Уж лучше б пил, сволочь». А мужик-то до сих пор не пьёт, жену воспитывает.

За годы своей практики Сева заметил интересную вещь. Холостые и одинокие практически не приходят лечиться. Они себе пьют и пьют, пока кеды в угол не поставят. Лечатся семейные любители выпить. Их приводят жёны и тёщи, реже матери. Мужики кочевряжатся, пытаются уйти из-под коряги, но их железной рукой тянут к трезвости. Но стоит им бросить пить, как происходит удивительная метаморфоза. Некоторые жёны и матери делают всё, чтобы их ненаглядный снова запил. Причём, попробуй таким женщинам про это скажи. Глаза выцарапают, обвинят в клевете. Да мы, да для него, а он. Но всё не так просто. У каждого из них своя роль, сложившаяся годами и менять что-либо сложно. Трезвый дядька уже не нуждается в заботе, его не надо уже ни от чего спасать. Мало того, когда он трезвыми глазами глядит на жену, то невольно думает: «Что эта корова здесь делает»? И тогда подсознательно, повторяю, подсознательно, она сделает всё, чтобы он ушёл в запой. А уж там по накатанной, – спасаем человека от водки, спасаем горячо и самоотверженно. По статистике у холостых ремиссии качественнее, продолжительнее, зато женатые лечатся чаще. Да и начальники любят злоупотребляющих подчинённых. Запил, скотина, отработай. Премия? Какая премия? Отпуск летом? Зимой пойдёшь. Сверхурочные оплатить? Смолы горячей. А бросил работник пить, он сразу хозяина за горло: мне моё отдай. Я работал? Работал. А ты, змей, мне премию зажал? А ну, гони деньги. И ведь не денешься никуда, отдашь как миленький. Сева безрадостно вздохнул. Ну, разве объяснишь этим нифелям, что их ждёт снова семнадцатый год. Протрезвевшие рабочие и крестьяне скинут зажравшихся буржуев в Москва реку, выпрут все иностранные компании пендалями, а в особняках олигархов устроят кружки по интересам: хочешь авиамодельный, хочешь судостроительный. «Да мне-то что»? – задался вопросом Сева, – «особняков у меня нет, богатых мне не жалко. Что я-то дёргаюсь»? «Россию мне жалко», – понял, наконец, он, – «на смену, какой никакой стабильности опять приходит хаос. И пускай это, будет трезвый хаос, никому от этого не легче».