– Суки, твари, пидарасы, – крики опять перешли во всхлипывания. Он присел на бордюр и стал размазывать слёзы по щетинистым мордасам. Проходившая мимо старушка, боязливо подошла и всё смелее и смелее стала гладить по голове этого гангстера.

– Что случилось, сынок? Не убивайся так.

– Да как. Эти суки…(всхлип)…извините. У меня…(всхлип)…а эти…(всхлип). Сорок лет мне. Ну, я братву зазвал, поляну накрыл. А тут… (всхлип). Даже выпить нельзя. Никто не пришёл. Не уважает никто.

– Сынок, не плачь, сорок лет не отмечают, примета есть. Отметишь сорок лет – не заживёшься.

– Да. Спасибо, тебе бабка, – бычара веселел на глазах, – а сорок один можно отмечать?

– Сорок один можно.

На Пречистенке Сева зацепился взглядом за стройку. С десяток смуглых гастарбайтеров стояли на улице и с удивлением и страхом поглядывали на происходящее. Кучка русских мужиков завладела ситуацией. Они споро укладывали кирпичи, мешали раствор и всячески отгоняли южан. Особо выделялся один мордатый в кепочке из газеты и расстёгнутой до пупа рубахе. Он громче всех вопил:

– Уйди, морда, не приближайся.

В каждой руке у него было по мастерку. Одним он воинственно размахивал, а другим, не прерываясь, укладывал раствор. Сева подошёл поближе, послушал. Оказывается, мужик в кепочке – Степаныч, был сторожем на этой стройке. Большую часть времени он спал, меньшую – пил пиво, принесённое молдаванами, гладил себя по круглому животу и учил их жизни. Учёба же сводилась к одному тезису:

– Вы хотели распада СССР? Хотели. Вы говорили, что Россия вас обворовывает? Говорили. Вы были уверены, что заживёте лучше России? Были. И вот теперь, где вы? И где мы? Молдаване и таджики виновато кивали головами и удручённо говорили: «О ё, твоя, правда». Степаныч делал добрый глоток пивка. И заводил по новой. Если не считать, что пиво он пил за счёт приезжих, вреда от него не было. Но после выхода Программы всё изменилось. Двое суток Степаныч выходил из запоя и приходил в себя, а на третьи внезапно составил конкуренцию гастарбайтерам. На Воробьёвых Горах запомнилась свадьба. Всклокоченный мужичок, судя по всему, отец невесты, потерянно бродил между гостей и всех теребил вопросами

– Что, выпивать не будете? Что вообще? Что и драться не будете? Но это же всё-таки свадьба. Что и песни петь не будете? И тостов не будет?

– Я тебя сейчас фатой удушу – шипела невеста.

На следующее утро Сева проснулся от громких криков во дворе. Выглянув в окно, обомлел. Соседи: взрослые и дети играли в штандар, игру Севиного детства. Один подкидывал вверх мяч, другие резво разбегались. В дальнем углу детской площадки неряшливый мужичонка с пегой бородой учил молодняк игре в чижик.

– По заострённому краю лупишь, а как подлетит, бьёшь со всей силы, чтоб улетел подальше.

– Это же гольф, – авторитетно заявил мальчик из хорошей семьи.

– Хуёльф, говорят тебе чижик. А эта лапта.

– Не лапта, а клюшка.

– Хуюшка. Так, иди отсюда, шибко умный. Вот и родаки твои вечно у меня поперёк горла. Окна пластиковые поставили, у всех окна как окна, а у этих плаааастиковые. Теперь, типа они богатые, а вокруг нищета поганая.

– С пластиковыми окнами инсоляция лучше. И вообще эстетичнее.

– Ты, Женька, договоришься. Я тебе такую шмась сотворю, мало не покажется.

– А что такое шмась?

– Щас узнаешь, барчук, хренов. Раскулачивать вас пора, а то воли много взяли. Мы теперича тверёзые, мы вам быстро салазки загнём.

Мальчик, видимо генетически опасаясь классовой ненависти, зашмыгал носом и втопил в сторону своего подъезда.

– Мамке жаловаться побёг, – удовлетворённо крякнул мужичонка, – главное, чтобы чижик подлетел повыше, тогда и удар сурьёзный выйдет.