– Я только взял факелов вязанку. Волков отогнать, – попытался он оправдаться, когда зверь устал реветь. – И не бесплатно. Деньги я там, на столе оставил.

– Что мне твои факелы и твои деньги?! – разъярилось чудовище. – Как ты посмел сорвать розу?!

Только теперь Джорен вспомнил о цветке у себя в руке и, невольно разжав ладонь, выронил его. От изумления он и бояться забыл:

– Этот куст отцветает. Роза, что я срезал, и сама завяла бы через несколько дней.

Чудище молчало. И Джорен мог бы поклясться, что в глазах его отразился ужас. Проследив за его взглядом, Джорен увидел свою окровавленную ладонь.

А чудовище схватило одной когтистой лапой упавшую розу, другой подняло в воздух за ворот кафтана немаленького Джорена и, как пушинку, понесло его к замку.

Там оно долго взбиралось по лестнице, так и держа Джорена на весу, открыло какую-то дверь, швырнуло свою ношу на что-то мягкое и ушло прочь, бросив на ходу:

– В наказание за свой поступок ты останешься здесь навечно.

Джорен услышал, как снаружи задвигается тяжёлый засов, и понял, что попал в темницу. Потом огляделся и подумал, что хоть он и пленник, но темницей эту комнату никак не назовёшь. Красота и богатство кругом. Перина на кровати из отборного, видать, пуха. Сама кровать дубовая, полог бархатный. Стулья рядом тоже дубовые, с богатой обивкой. Шкаф резной, завитушками изукрашенный. Возле окна – в пару ему столик. Ни дать ни взять – хоромы королевские. Вот только засов снаружи больно крепок. Джорен подёргал дверь – не сдюжить вышибить. А окна хоть и решётками не забраны, но высота такая, что у Джорена враз голова закружилась, как только вниз посмотрел. Да! Хоромы – не хоромы, а отсюда не убежишь.

~~~

– Руз, девочка моя! Да что же с вами такое? Выпейте молочка, а? Или булочку съешьте. Ану́к такие булочки испекла!

– Ах, няня! У меня жизнь рушится, а ты тут со своими булочками!

– Да почему же рушится-то?

– А сама не видишь? Колдунья меня обманула! Она с самого начала собиралась подсунуть мне этого старика. А если я за него замуж не захочу, то умру, как она и сказала. А я лучше умру!

– Да с чего вы решили, что это всё-таки он?

– А то ты не знаешь, что колдунья про кровь говорила?

– Про кровь? Какую кровь?

– Я же той розой палец уколола. И она сказала: «Пусть роза вас свяжет. Кто так же до крови уколется ею, тот и примет тебя в свою семью». А старик себе шипом руку чуть не насквозь проткнул!

– Эй, ну вот, только успокоились – и опять плакать. Может, фея как раз пожалела вас, что пожилого жениха вам сюда приманила?

– Пожалела?!

– Ну, да! Старики-то в этих делах зрячее молодых. Они жили достаточно долго и знают, что не след судить по лицу. Авось, как раз он-то и сумеет разглядеть за обликом вашим…

– Няня, а я?! Я же молодая! Что сумею разглядеть за обликом мерзкого старикашки я?

В столовую робко заглянул привратник и позвал:

– Виллеми́на!

– Что случилось, Ка́рел?

Увидев госпожу, он смутился:

– Всадник у ворот. Пущать?

– Старый? – обернулась к нему заплаканная Руз.

– Отчего же старый, госпожа? Молодой.

– А… собой хорош, или так себе?

– Хорош! Весь белый, ни пятнышка, а грива…

– Да не конь, всадник!

– Ну, я в этих делах не смыслю! – развёл руками Карел.

– Ишь, побежала! – проворчала старая Анук, неся поднос с нетронутыми булочками обратно на кухню. – Почтенный человек ей, видите ли, «мерзкий старикашка». Сама-то давно в зеркало на себя глядела? Надо, кстати, ему булочек послать. Андрис!

– Чего тебе, Анук?

– Отнеси-ка булочек в башню.

– А сама чего?

– Мне ещё ужин готовить, а ты хочешь, чтобы я по лестницам бегала? Или чтоб почтенный человек от голода мучился, потому что тебе лень лишние две-три ступеньки пройти?