– Когда вы вернулись в машину? – спросила Нья.

– Сразу, как только все разошлись. Мне не хотелось и лишней секунды там оставаться. Я заперлась в машине и ждала, пока не рассвело, на случай если Уильям вернется. А потом снова пошла на то место, и оно выглядело так, будто там вообще никогда никого не было. Я не знала, что еще можно сделать, поэтому уехала. Заблудилась на грунтовках, но в какой-то момент снова оказалась где-то на Марондера-роуд. И сразу отправилась в полицию.

Изящный мобильник Ньи зазвонил. Она открыла его крышку, недолго поговорила и сбросила вызов.

– Мне надо ехать.

Грей поднял указательный палец.

– Мисс Чакава, вы уверены, что не в курсе, откуда Уильям мог узнать про ритуал?

– По дороге я спросила его об этом, а он засмеялся и сказал, что его позвал один друг. Я не поинтересовалась кто. Я не знакома с его друзьями.

Грей обдумал ее ответ. Он разговаривал с честной женщиной, к тому же пережившей потрясение. Сомнительно, что есть смысл и дальше терзать ее вопросами, скорее всего, это ни к чему не приведет. К тому же они при необходимости всегда смогут сюда вернуться. Он обеими руками взял ее ладонь.

– Спасибо, вы нам очень помогли. – Грей вручил ей свою визитку. – Пожалуйста, позвоните, если припомните что-то еще. Как только мы что-то узнаем, сразу вам сообщим.

– Да уж, пожалуйста.

Они вернулись к машине. Лицо Ньи было мрачным.

– Этот человек, этот Н’анга, просто позор страны. Если в прессу просочится информация о том, что он делает, мы станем всеобщим посмешищем.

– Так вот почему вы нам помогаете, – сообразил Грей. – Теперь понятно…

– Я делаю свою работу. Разве вы здесь не по той же причине?

– Еще я хочу помочь Эддисону и Тапс.

– Все ясно, – бросила Нья. – Есть еще какие-то выводы относительно моего характера?

– Забудьте. На этом ритуале наверняка был кто-то еще, с кем мы можем поговорить и кто знает об этом жреце больше.

– Там собрались кумуша – деревенские жители. Как вы собираетесь их искать?

– Не знаю, по деревням проехаться? – предположил Грей.

– Очень непрактично. К тому же они не станут с вами разговаривать.

– Зато с вами станут.

– С чиновницей из министерства? Вряд ли.

– Эддисон и Тапс не селяне, – сказал Грей, – однако они там были. Могут найтись и другие вроде них.

– Как я уже сказала вам вчера вечером, никто из тех, кто присутствовал на ритуале, не захочет светиться. Если хотите помочь мистеру Эддисону, не тратьте время, пытаясь найти тех, кто там был и то ли может, то ли не может что-нибудь об этом знать.

– Тогда остается только прощупать связи Эддисона. Кто-то ведь рассказал ему о церемонии. Я рассмотрю дело под этим углом, а вечером встретимся с профессором Радеком.

– Перед этой встречей мне хотелось бы, чтобы вы переговорили кое с кем еще, – проговорила Нья. – Если вы вечером свободны и сможете пойти со мной, предлагаю встретиться в семь у вас в посольстве.

– Да, я смогу. С кем мы встречаемся?

Она дотронулась до креста у горла.

– Кое с кем, кто разбирается в джуджу.

Грей ушел, и Нья позволила себе легкий вздох облегчения. Не в ее характере себя нахваливать, но она хорошо сыграла свою роль. У нее появилось предчувствие, что Грей может оказаться ей полезен и поможет в ее поисках. Несмотря на молодость, в нем ощущалась компетентность, а еще он обладал качеством, слишком хорошо знакомым Нье, потому что она и сама им обладала. Доминик Грей был из тех, кто выживает.

Слава богу, что за расследование не взялся тот второй человек из американского посольства. Нья сильно сомневалась, что у нее хватило бы духу с ним работать. Ей был знаком этот типаж – такие думают, что их привилегированный статус представителей западной цивилизации по умолчанию дает им превосходство над коренным населением. Их доллары, евро или фунты открывают перед ними двери лучших клубов, позволяют ежедневно и еженощно питаться в самых дорогих ресторанах и вкушать столько грязных удовольствий, сколько их душенькам угодно. Они проникаются якобы врожденным чувством превосходства, словно всегда имели право на подобный статус, хотя на самом-то деле просто случайно оказались в нужном месте. В лучших традициях колониализма их глубинное чувство незащищенности порождало жестокость и черствость, держа человечность под тремя замками и позволяя им наслаждаться своим пребыванием в новой вотчине, не терзаясь угрызениями совести. Тут оставались только такие. Хорошие люди всегда уезжали, удрученные происходящим в Зимбабве и разочарованные невозможностью добиться реальных перемен к лучшему.