Перед тем как уснуть, Грей устремился мыслями в более спокойные области, к немногочисленным приятным моментам, поддерживающим его веру в то, что добро все-таки существует в этом мире, каким бы уязвимым оно ни было. Он поплыл навстречу голосам из прошлого, а потом, наконец-то оказавшись дома, к теплым карим глазам матери.

Как всегда, Грей вышел на пробежку еще до того, как над горизонтом появилось солнце. Он покрыл свои обычные три мили по парку Хараре-Гарденс, потом принял душ и выпил кофе на балконе, наблюдая, как просыпается внизу город. Утренняя заря казалась робкой, цветная полоска на горизонте испускала трепещущий свет, такой слабый перед неохотно отступающей темнотой.

Грей жил в квартире в районе Авеню, среди многочисленных разномастных улиц, соединяющих Центральный деловой район с северными пригородами. Он провел пальцем по визитной карточке Ньи, на которой было написано ее имя и, внизу, «Министерство иностранных дел» – так в Зимбабве назывался аналог Государственного департамента. Грей позвонил ей, и она предложила встретиться возле здания табачного аукциона, у «Нандо», сетевого ресторанчика, специализирующемся на курятине с пери-пери, разновидностью перца чили. Грей натянул рубашку-поло с коротким рукавом, потом сунул свои почти уродливо длинные ноги в брюки делового стиля.

Он взял удостоверение личности, но пистолет оставил на прикроватной тумбочке – это было еще одним условием расследования. Грей не возражал, потому что был не так уж привязан к своему стволу. Стрелял он неплохо, но в Хараре такой нужды у него не возникало. Он нашел такси, и водитель, проехав через центр, направился на юг по проспекту Саймона Мазородзе. Над улицами реликтами эпохи функционирующей экономики висели безжизненные светофоры, делая прохождение перекрестков куда более захватывающим, чем следовало бы.

Двадцать минут спустя они остановились перед «Нандо». Грей увидел Нью возле «лендровера» последней модели, цвета лесной зелени. Большинство из тех, кто имеет в Хараре такие автомобили, – либо толстосумы, либо взяточники. А обычно и то и другое.

На Нье был облегающий брючный костюм угольного цвета, волосы собраны сзади, а строгие солнцезащитные очки делали их обладательницу чем-то похожей на римского центуриона. Она официально поздоровалась и жестом пригласила его в машину. Грей не заметил в салоне ничего, что дало бы ему представление об индивидуальности Ньи Машумбы, если, конечно, не считать подсказкой отсутствие подсказок: нарочитая безликость, казалось, тщательно создана, чтобы сбить с толку таких, как он.

Они ехали по району скромных одноэтажных домиков, к каждому из которых прилагался столь же непритязательный земельный участок. Земля поросла сорняками, краска на домах облупилась, бродячие псы рылись в уличном мусоре. Чем дальше они продвигались, тем напряженнее становилось лицо Грея.

– Что-то не так? – спросила Нья. – Помнится, вы вроде бы говорили, что давно здесь живете.

– Я не ожидал подобного от района Вотерфолс.

Ее брови поднялись.

– Мало кто из иностранцев, особенно с Запада, знаком с этой с этой частью Хараре.

Грей многозначительно окинул взглядом интерьер салона.

– Удивлен, что вам это известно.

– Будьте осторожны с суждениями, пока у вас нет фактов. Это может завести расследование в тупик.

– Вы просто ошиблись в предположении, – сказал Грей, – и я не в обиде. Вас не должно удивлять, когда люди делают очевидные выводы.

Вместо ехидного или резкого ответа, которого он ожидал, Нья промолчала. Если она хочет играть жестко, Грей был готов к этому. Он не испытывал любви ни к кому из тех, кто имеет отношение к местному режиму.