Пересвет прислушался. В светлице кто-то оживлённо разговаривал. Или даже не разговаривал, а спорил: несколько грубых мужских голосов перебивали друг друга, то и дело повышая тон. Стоит ли заходить?

Скромностью делу не поможешь. Он набрался храбрости и, превозмогая тугой комок в горле, постучал в маленькую добротную дверь. Голоса затихли. Пересвет ждал какого-то сигнала.

– Днесь я всякому требен, – проворчал старческий голос из-за двери. – Входи, мил человек! Комоедицу ужо справили?

Пересвет, не отвечая, отворил дверь и, согнувшись пополам, зашёл, едва не стукнувшись головой о притолоку. В светлице его встретили несколько удивлённых пар глаз. Пересвет бегло обвёл взглядом помещение: тёмная просторная комната с крохотным продолговатым окошком возле небольшой каменной печки с примесью глины, топившейся, что называется, по-чёрному. Этот своеобразный камин сейчас горел, рассеивая скопившийся вокруг мрак. От него исходило долгожданное тепло. Над высоким потолком и у стен развешаны косицы чеснока и веники из душистых сухих трав совершенно неизвестного Пересвету назначения. На полках глиняная утварь, в углу объёмистая бочка, видно, с соленьями на зиму. Окончательно смутили молодого человека застеленные шкурами лавки вместо удобных кроватей. Изба обставлена скудно, но люди ведь живут как-то, не жалуются. Было похоже, что здесь предполагалось два этажа. Второй этаж оставляли под полати, чтобы тепло от печи шло вверх и согревало хозяев во сне. Но полатей почему-то не было. Увиденное совсем не походило на современные дома, да даже на старинные избы с резными наличниками.

Посреди светлицы широкий деревянный стол и длинные лавки. На нём догорает лучинка в кованом светце. Во главе стола седой старик в шерстяной рубахе. На поясе у него висит небольшой кожаный мешочек, сухие ноги покрывают полотняные штаны, обмотки и новые лапти. Рядом лежит искусно выделанный деревянный посох, а на плече важно сидит охристо-бурая сова с огромными жёлтыми глазами и чёрными перьями у основания клюва. Птица размером меньше вороны, но взгляд у неё злее, чем у хищника: так и впилась бы в лицо пришельца. Но сидит недвижно, смотрит. Вокруг стола четверо добрых молодцев – все, кроме одного, как на подбор дюжие, и лица у них мрачнее тучи.

Старик мягко погладил длинную серебряную бороду, глянул на Пересвета, и сказал:

– Запределец, по тростинам золотым на носу вижу.

Пересвет уверенно поправил очки и серьёзно ответил:

– Сплю я, дедушка. Вот и видится всякое…

Мужики непонимающе переглянулись, а старик спокойно сказал:

– Коли б спал, давно б пробудился.

– Почему?

– Ведаешь, что спишь. А кто ведает, тот скорёхонько пробуждается.

Пока Пересвет думал, что это значит, из-за стола поднялся самый суровый и высокий мужик. В синих глазах сверкала ярость. Он сжал в кулаки широкие ладони и глянул на незваного гостя: ноздри раздувались, как у быка при виде красной тряпки.

– Не запределец энто. Тать. Повадился к нам один, кур ловит похлеще лисиц. Не он ли?

Старик прищурился и обернулся к остальным мужикам:

– Ну-ка, Радим, Мураш, распознайте, кто пред нами – тать, аль честный человече.

Он выразительно посмотрел на Пересвета. Тому ничего не оставалось, кроме как смириться с неожиданной проверкой. Здоровяк презрительно хмыкнул:

– Утвердимся, на куски порву.

Пересвет нервно сглотнул и потянулся к груди, но привычного галстука не нашёл, и стал теребить ворот платья, что дали бабы. Из-за стола встали два невысоких молодца: один поджарый, круглолицый, с вьющимися русыми волосами до плеч, а другой субтильный брюнет с прямым каре. Они обвели незнакомца пристальными взглядами и стали подходить ближе. Пересвет нахмурился, попятился назад. Худой неожиданно схватил его за запястье и начал внимательно рассматривать руку. Кудрявый в это время немигающим взглядом изучал лицо. Пересвет вздрогнул, но не вырывался.