– Ego tollere te usque Karina ego tibi has nocte!

Крышка сама слетела с гроба, а после в нем встала моя любимая в белоснежном длинном платье из заурядной ткани. Именно в нем хоронят молоденьких девушек, которые так и не успели выйти замуж при жизни.

Мертвенно бледная, ни с кем, ни сравнимая, она была восхитительна до смерти, особенно когда открыла свои стеклянные глаза.

Вмиг непогода овладела данным пространством, тучи посыпали снегом, но не пушистым, а как будто крупой. Он завихрился вместе с ветром, ликвидируя наши костры, которые уже хотел потушить нетрезвый сторож, но в количестве первых был отдан в жертву Люциферу.

Карина расставила руки в стороны, и ведьмы прислужили ей выпрыгнуть из гроба. Ветер трепал ее красные длинной до плеч волосы, но она была сильнее всех стихий, когда устремленно шагала ко мне, и снег не таял под ее голыми ступнями.

Дерзко Карина оттолкнула от меня Викторию, не отрывая от меня собственного взора, а я поторопился скорее заключить в свои объятия ледяную любимую и прикоснуться к ее синим губам. Рядом с ней сейчас я готов был на миллионные убийства, на безграничное склонение людского рода к греху. Во мне проснулся зверь, во мне утвердился стержень, коих без Карины так не хватает.

Как же замечательно, что данную вакханалию я проведу с возлюбленной молодой девушкой, и мне не придется окучивать ведьм в отличие от остальных. Кстати нечисть придается разврату с большущим наслаждением, нежели я.

Я так сильно прижимал к себе Карину, как будто боялся, что она исчезнет, но в то же время дарил ей ласки бережно и аккуратно, словно она хрупкая ваза. Как же быстро пролетит эта единственная ночь и вновь на целый год нас разлучит восходящее солнце…

***

Легка была темнота, и в ней не было более крепкой боли, которую бедной девушке причинили, когда изнасиловали ее.

Вновь научиться дышать оказалось больно, воздух ледяными ножами резал легкие.

До сего она чувствовала себя блаженно, когда лишилась жизни и стала свободной от земных мучений, в данный момент они возобновились вновь. Остывшие кости начали сгорать под плотью, что постепенно обретала нормальную человеческую температуру. Запустившийся по венам кипяченый кровоток истязал шумом в ушах и вынуждал умирать вновь от дискомфорта образовавшихся мурашек после вечного онемения. Девушка возродилась, пришла в себя и открыла мутные глаза, оказавшись под кислородной маской, но они тут же захлопнулись бессильными веками…

***

Я стоял в госпитале, на этаже гинекологии и пальцами припустив горизонтальные тонкие секции жалюзи, в упор с ненавистью глядел на солнце, пока же меня не отвлекла постовая медсестра:

– Александр Геннадьевич?

Я обернулся.

– О боже, вы, что совсем перестали спать? Да у вас синяки под глазами! Нельзя же так убиваться. Вашей дочери стало кардинально лучше, она пришла в себя и даже переехала из реанимации.

– В какой палате моя Карина?

– Карина? – переспросила девушка в коротком белом халате. – Вашу дочь зовут же Инна…

– Да-да, – я врезал себе по лбу тыльной стороной ладони.

Вот я лох трусы в горох даже не удосужился заглянуть в бумаги, чтоб посмотреть имя!

– Вы, наверное, спутали со своей покойной женой? – с пониманием отнеслась девушка. – Ничего страшного вы просто совсем не отдыхали.

– Кать, в какой она палате?

Я получил ответ и помчался туда скорее, но тут же возвратился назад взбешенный:

– Какого черта она лежит в общей палате? – взревел я на весь коридор. – Я работаю в этом госпитале, а она моя дочь и обязана лежать с остальными?

– Александр Геннадьевич мы сейчас же все исправим… Но, по-моему, у нас все одиночные палаты…