Пуаро запер дверь изнутри и приступил к тщательному осмотру комнаты, прыгая от одного предмета обстановки к другому с проворством кузнечика.

Я же остался у двери, опасаясь случайно повредить какую-нибудь улику. Пуаро, однако и не подумал оценить мою предусмотрительность.

– Что это с вами, друг мой? – с удивлением вскричал он. – Чего вы там застыли, как э… как у вас там говорится? Как баран перед новой калиткой?

Я объяснил, что боюсь уничтожить доказательства преступления, к примеру, затереть следы на полу.

– Следы? О чем это вы? Здесь как будто полк солдат протопал. Смело ступайте сюда и помогите мне. А свой чемоданчик я положу вот тут, пока он мне не понадобится.

Он так и сделал, но оказалось, что крышка круглого столика у окна была плохо закреплена, она накренилась и чемоданчик соскользнул на пол.

– Вот так стол! Ах, мой друг, можно жить в большом доме и не иметь комфорта!

Изрекши эту сентенцию, маленький сыщик возобновил свои поиски. Особое внимание он уделил лиловому бювару для бумаг на письменном столе. Из замочка торчал ключ. Пуаро извлек его и вручил мне для осмотра. Однако ничего особенного я в нем не увидел. Это был обычный ключ от йельского замкá [Йельские замки – популярные автоматические замки, придуманные в конце XIX века американскими изобретателями и механиками отцом и сыном Лайнусом Йелем Старшим и Лайнусом Йелем Младшим] на простом проволочном кольце.

Затем Пуаро обследовал косяк взломанной нами накануне двери и убедился, что перед этим она действительно была заперта на задвижку. С той же дотошностью он обозрел дверь, ведущую в спальню Синтии. Как я уже говорил, она тоже была закрыта на засов. Тем не менее Пуаро решил проверить какую-то свою догадку и несколько раз отпер и снова запер дверь. Делал он это с величайшими предосторожностями, стараясь не шуметь. Внезапно что-то в самом механизме задвижки привлекло его внимание. Он скрупулезно ее осмотрел, выхватил из своего чемоданчика пинцет, извлек из механизма какие-то волокна и бережно запечатал их в конвертик из пергаментной бумаги.

На комоде стоял поднос со спиртовкой и маленькой кастрюлькой, на дне которой еще оставалось немного какой-то субстанции темного цвета. Рядом – чашка с блюдцем. Из чашки несомненно что-то пили. Я просто диву давался, как же мне не хватило наблюдательности обратить внимание на этот поднос раньше. Ведь это же настоящая улика!

Пуаро осторожно обмакнул кончик пальца в жидкость, лизнул и скривился.

– Какао… с ромом, если не ошибаюсь.

Затем он опустился на колени перед опрокинутым ночным столиком. На полу у изголовья кровати валялись несколько книг, разбитая настольная лампа, спички, связки ключей и осколки кофейной чашки.

– О, это весьма любопытно! – протянул Пуаро.

– Должен признаться, что не заметил ничего особенно любопытного.

– Правда, не заметили? А вы приглядитесь-ка к лампе: абажур раскололся на две части, они лежат так, как упали. Зато кофейная чашка не просто разбита вдребезги – осколки буквально превратились в пыль!

Я пожал плечами.

– Что ж, должно быть, на них кто-то наступил.

– Совершенно верно, – произнес Пуаро очень странным тоном. – Кто-то наступил на них.

Он поднялся с колен и медленно отошел к каминной полке. Здесь он остановился и принялся рассеянно передвигать безделушки и сувениры, прикасаясь к ним лишь кончиками пальцев и выстраивая в прямую линию. Эта хорошо знакомая мне привычка означала, что Пуаро весьма взволнован.

– Да, мон ами, – наконец заговорил он. – Кто-то наступил на эту чашку и растер осколки в порошок, и сделал он это, потому что в чашке был стрихнин, или, что гораздо серьезнее, потому что стрихнина в ней не было!