АЛЬПИНИСТ. Постойте, разве я не могу сам решать, рисковать мне жизнью или нет?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ: Нет, сэр, не всегда. Ведь мы же не допустим, чтобы вы совершили самоубийство, правда? Кстати, а вы знаете, что если два доктора найдут у вас психическое расстройство, мы можем посадить вас под замок, если сочтем, что вы представляете опасность для самого себя?

АЛЬПИНИСТ. Ой, бросьте! Это же крайности. Обычно нам разрешается рисковать собственной жизнью, по крайней мере чуть-чуть.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. И снова повторяю, сэр: не всегда. Возьмем, к примеру, препараты из списка А – яды и наркотики. Они запрещены отчасти потому, что представляют опасность для тех, кто их употребляет. Например, героин вызывает привыкание, а при случайной передозировке можно и погибнуть. Неужели вы хотите остаток жизни провести в охоте за очередной дозой? Нет, конечно! Потому они и запрещены.

АЛЬПИНИСТ. Но ведь не только поэтому! Наркомания дорого обходится обществу. Это и есть главная причина запрета.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Восхождения на Бен-Невис тоже дорого обходятся обществу. Вы представляете себе, как часто нам приходится вызывать горных спасателей, чтобы забрать со склона какого-нибудь незадачливого альпиниста?

АЛЬПИНИСТ. А как насчет хождения по канату? Или мотоциклетных гонок по бездорожью? Их что, тоже запретить?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Весьма вероятно, сэр.

АЛЬПИНИСТ. Хорошо, а может, запретим тогда водить машину? В Великобритании каждый год в автокатастрофах гибнут более трех тысяч человек, и вождение автомобиля обходится обществу очень дорого. Вы хотите, чтобы и водить машину было незаконно?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Сэр, то, что вы знаете, сколько человек гибнет в автокатастрофах ежегодно, огорчает и настораживает. Что касается вашего вопроса – что ж, пусть это решение принимают те, кто умнее меня.

Прав ли полицейский? Следует ли запрещать опасные занятия вроде альпинизма?

ОТВЕТ

Дидона и Эней, студенты-первокурсники философско-земледельческого факультета, после Недели первокурсника в Карфагенском университете стали неразлучны. Однако они придерживаются несколько консервативных взглядов на любовь, поэтому их легкий флирт еще не перешел на более серьезную ступень. Впрочем, все может измениться: как-то вечером молодые люди встретились под кипарисами неподалеку от своих покоев (то есть общежитий) и расположились в укромном уголке, потягивая вино и беседуя.

ЭНЕЙ. Твои золотые кудри, любовь моя, сияют ярче любого заката. Ты прелестнее и очаровательнее…

ДИДОНА. К чему это ты клонишь, Эней?

ЭНЕЙ. Ну, мне кажется, пора выразить нашу любовь более осязаемо, скрепить душевную близость близостью телесной…

ДИДОНА. Ты хочешь секса?

ЭНЕЙ. В общем-то, да.

ДИДОНА. Для меня это тоже большой соблазн, но все может кончиться плохо. Насколько мне известно, ты потом, чего доброго, сбежишь в Италию…

ЭНЕЙ. Что ты, любовь моя, никогда! Я твой, пока сама Афродита не вырвет сердце из моей груди.

ДИДОНА. Сомневаюсь, Эней, однако здесь есть и другой повод для сомнений. Мы с тобой одурманены вином. А значит, нельзя быть уверенными, что мы и в самом деле хотим заняться сексом. Как бы не получилось, что мы воспользовались затуманенным состоянием сознания друг друга…

ЭНЕЙ. Да ладно тебе, Дидона! Тогда планка согласия окажется слишком высоко. Действительно, о сексуальных приключениях потом нередко жалеют, но тот факт, что завтра мы, возможно, пожалеем, что сегодня у нас был секс, не означает, что мы не хотим заняться сексом сейчас.

ДИДОНА. Великий философ Иммануил Кант учит нас, что нехорошо относиться к человеку лишь как к средству для достижения цели. Если мы не станем учитывать, что почувствуем потом, значит, мы друг для друга лишь орудия удовлетворения своих сексуальных желаний. Ведь вино подрывает способность разумно оценивать, как мы на самом деле относимся к сексуальным приключениям.