Поначалу Томас решает, что у него белая горячка, но потом врачи начинают с ним разговаривать. Они объясняют, что Томаса похитили и приковали к койке члены официального фан-клуба этого футболиста. Выясняется, что у футболиста редкая болезнь и, если ее не лечить, он умрет. Однако из этого положения есть выход: во власти Томаса спасти футболиста. Для этого ему всего-навсего нужно пролежать на этой койке девять месяцев со всеми этими трубочками и проводками, присоединенными к футболисту, и за это время его иммунная система очистит кровь футболиста (которая, очевидно, зашлакована из-за неумеренного потребления редких пряностей).
Все это Томаса ни капли не радует. Он возражает, что наверняка эту задачу может выполнить кто-то другой. Но ему отвечают, что подробнейшие анализы показывают, что годится только кровь Томаса.
И все равно Томасу кажется, что это как-то нечестно. Но, когда он продолжает возмущаться, врачи приводят к нему в палату студента-философа Берни Шольца, который объясняет Томасу, что футболист имеет право на жизнь и что если Томас добьется того, чтобы его отсоединили от трубочек и проводков, то обречет беднягу на смерть. Томас не особо большой любитель футбола, набедренных повязок, да и студентов-философов, если уж на то пошло, тоже. Поэтому лично ему это не кажется такой уж плохой мыслью, но все же он в растерянности.
Неужели быть девять месяцев прикованным к футболисту – моральный долг Томаса только потому, что, если он откажется, футболист умрет?
Допустимо ли совершать самоубийство?
Дороти Шефер хочет покончить с собой. Это решение далось ей отнюдь не легко. Она систематически возвращается к мысли о самоубийстве вот уже пять лет – с тех пор, как ей исполнилось сорок. Да, Дороти может придумать причины жить дальше, например, ее смерть огорчит сестру, однако причин не жить дальше у нее гораздо больше. Не то чтобы Дороти была в депрессии, нет. Просто она окончательно потеряла интерес к жизни, и одолевающая ее смертельная скука смертельна в буквальном смысле.
Дороти много думала о моральной стороне суицида. Она знает, что религия запрещает отнимать у себя жизнь. В частности, ей прекрасно известно, что в католическом катехизисе говорится, что «Самоубийство глубоко противоречит справедливости, надежде и любви». Но Дороти не религиозна, не верит в загробную жизнь, поэтому подобные доводы не производят на нее особого впечатления. Она учитывает, что кто-то будет оплакивать ее смерть, в частности сестра. Но едва ли они будут так уж сильно страдать – и уж точно это соображение не перевешивает того, что Дороти имеет право распоряжаться собственной жизнью (в том числе оборвать ее). Еще Дороти прекрасно понимает, что когда-нибудь в будущем, возможно, она начнет относиться ко всему иначе. Но, по ее мнению, это маловероятно, к тому же она не убеждена, что это веская причина остаться жить, и уж определенно не считает, что несет какую-то ответственность перед чисто гипотетической собой из будущего.
Дороти собрала всевозможные мнения о самоубийстве, но пока что не услышала ничего, что убедило бы ее, что убить себя нехорошо. Ей часто говорили, что «нельзя сдаваться», что «жить станет лучше» и что она «просто должна еще немного побыть здесь», но никто так и не объяснил ей, почему, собственно, она должна слушаться этих советов. Сама же она совершенно искренне считает, что не так уж много и потеряет, если сейчас сведет счеты с жизнью. Дороти не дорожит жизнью, а если она умрет, то едва ли станет раскаиваться, что упустила что-то.
Если Дороти покончит с собой, будет ли это нехорошо с ее стороны? Если да, то почему?